Смех может рассказать о человеке больше, чем медицинское и психологическое обследование. Подделать смех очень трудно — ехидные ухмылки или наигранный оптимизм вызывают брезгливость и недоверие.
Борис Павлович смеялся от души. Он чувствовал себя комфортно в многоцветном мире, жизненные силы били ключом. Борис Павлович привык к тому, что окружающие относились к нему с почтением, замешанным на вере в чудо. Знаменитый потомственный хирург, спасший тысячи жизней, Бровин заслуживал этого поклонения и знал, что заслуживает.
Он так и не успел обзавестись собственными детьми и любил своего племянника Игоря Ратова как сына, но считал его невезучим и недостаточно пробивным молодым человеком, не лишенным, конечно, определенных талантов. Только вот, считал Борис Павлович, применяет их Игорь неразумно.
Зачем было тратить столько времени на защиту никому не нужной диссертации? Ради ученой степени доктора наук? Да кому сейчас нужна эта степень? Или работать в Министерстве экономики, где Ратов, несмотря на молодость, успел дорасти до директора департамента, пока его победный марш к чиновничьим высотам не остановила очередная реорганизация и «перетряска кадров»? Лучше, если бы племянничек использовал свои знания, чтобы заработать кучу денег, а заодно поддержать отечественную медицину: скажем, клинику Бровина или перспективные научные исследования.
Конъюнктурные и продажные, по мнению Бориса Павловича, экономические изыскания и наукой-то назвать было нельзя. Чего стоят Нобелевские премии по экономике! Лауреаты исхитрились доказать невозможность мирового финансового кризиса. А когда кризис стал реальностью, никто даже не покаялся. Притихли на короткое время, а потом опять беззастенчиво стали советовать, как жить.
Но медицину Борис Павлович также считал не совсем точной наукой, полагая, что она занимает второе место после богословия. Слишком индивидуален человеческий организм. Конечно, имеются некие закономерности, но в сложных случаях решение подсказывает только интуиция, основанная на знаниях, опыте и творческом порыве.
Бровин резко оборвал раскатистый смех и строго спросил:
— На охоту поедешь?
— Охотиться сейчас не модно.
— Будут люди из Кремля. Меня предупредили: президент твою бумагу посмотрел и согласен. Получишь конкретное предложение.
— Лучше бы пригласили на рыбалку, — попытался пошутить Игорь.
— А это вряд ли! Никогда не знаешь, какую рыбку выловишь, а им нужна определенность. Кстати, можешь взять с собой Семенова — толстяку тоже пора проветриться.
Игорь кивнул. Его университетский друг Алексей Семенов весил больше ста килограммов и производил впечатление добродушного тяжелоатлета, коим и был в действительности. За габариты острые на язык сокурсники прозвали его Сиротой, хотя у него имелись вполне благополучные родители. Кликуху «Сирота» было принято произносить с иронией, подкрепляя округлыми движениями, показывающими нечто очень крупное и тяжелое.
Сирота был незаменим в студенческих стройотрядах. Его боялась шпана — за силу и просыпавшуюся в драках безрассудную смелость. К тому же он прекрасно готовил и охотно исполнял обязанности повара, а заодно и снабженца, следившего за тем, чтобы из студенческого пайка не пропал ни один грамм «рациона питания».
После университета Алексей благополучно устроился экономистом в один из крупнейших государственных банков. Работа считалась не особенно высокооплачиваемой и престижной. Однако Сирота был терпелив, не так уж амбициозен и в отличие от Ратова не менял места работы. Стабильно карабкаясь по служебной лестнице и не страдая от финансовых кризисов, которые по странному стечению обстоятельств усиливали государственные банки и разоряли их чересчур бойких конкурентов из частного сектора, он со временем стал членом правления, отвечающим за обслуживание крупных корпоративных клиентов.
Борис Павлович не без оснований полагал, что в скором времени Семенов займет кресло президента какого-либо банка из первой десятки или директора солидного предприятия. К счастью, многообещающая карьера не испортила характера Сироты и не прибавила ему апломба.
— Чего кривишься? Поедешь или нет? — уже более требовательно спросил Борис Павлович несговорчивого племянника.
— Поеду, с Алексеем.
— Очень хорошо. Сирота — классный парень. Стрелять-то он умеет? Ну и замечательно. И девушек симпатичных прихватите, — покривил душой Борис Павлович. Он совсем не хотел, чтобы женское присутствие портило охоту, однако лишний раз напомнил племяннику, что пора «вить гнездо».
Игорь усмехнулся — от дяди не отвяжешься.
— Чего усмехаешься? Ружье можешь не брать. У меня целая коллекция, — напомнил дядя.
* * *Вернувшись поздно вечером в пустую квартиру, он вновь просмотрел электронную почту. Марина не ответила.
Игорь бросил пиджак на диван. Плеснул в стакан немного виски, выпил одним глотком. Напиток обжег гортань. Глаза сухо заблестели. Есть не хотелось. Он быстро набрал письмо, не размышляя над содержанием. Писал о том, что наболело и теперь рвалось на бумагу.
Тебя не вернешь. Я зря просил. Ты не хочешь, чтобы мы были вместе.
При прощании ты сказала: «Не огорчайся. Мы встретимся. Ты будешь рассказывать мне смешные истории. А я буду смеяться, и нам станет очень хорошо».
Тогда я представил, как это будет. Не важно, что говорить. Лучше рассказывать всякие глупости и детские анекдоты. Они ни к чему не обязывают. Хотя я уверен: мы не сможем удержаться и все равно будем обмениваться многозначительными намеками. Как любовники, которые обнимают друг друга. Хотя бы мысленно.
Возможно, ты именно этого боишься и хочешь, чтобы я обещал тебе, что никакого искушения не будет — просто невинная встреча старых друзей.
А может, я все придумал. Ты уже забыла меня. Любовь — это такая химия, которую невозможно предугадать, объяснить и излечить. Она очень независимая и свободолюбивая особа. Приходит и покидает нас, когда ей захочется.
Многие считают любовь несчастьем. Но чаще мечтают о ней, как о несбыточном откровении, ради которого только и стоит жить.
Правы и те и другие. Мне от этого не легче.
Игорь.В этот вечер Ратов напился, чего с ним уже давно не случалось.
Утром он машинально заглянул в почту и прочитал:
Я люблю тебя. Но это ничего не меняет.
Марина.«Лучше бы не ответила. Хотя бы оставалась надежда», — подумал Игорь.
Глава 2 Сезон охоты
Разве я отказываюсь?.. Я только спрашиваю: когда?
Кабана подстрелили в самый последний момент.
Накануне, в пятницу, впервые за несколько дней выглянуло солнце. В субботний день тусклый солнечный круг стал размытым и робким. Заметно приморозило.
Чистый сухой воздух будто разрывал легкие. От избытка кислорода кружилась голова. Хотелось просто погулять по лесу, а приходилось тихо сидеть на вышке. Через щели в бревенчатых стенах свободно гулял студеный ветерок, и Ратов чувствовал, как леденеют ноги, потом спина и руки.
«Сколько можно ждать? Нашли развлечение!» — недовольно поежился Игорь, вглядываясь слезящимися от мороза глазами в закрепленный за ним сектор поляны, куда мог выйти матерый кабанище.
Кабан, однако, появился из зарослей на участке Бровина, которому, как всегда, везло. Послышался хруст ломающихся под припорошенным снегом веток и кустов, потом раздались выстрелы и ликующие крики. Неловко переставляя одеревеневшие ноги, Ратов сполз задом по лестнице и поплелся к месту сбора.
Пили в этот вечер много, закусывая сырой печенью с крупной солью и мясом, жаренным на костре. Потом полностью разделали тушу и раздали каждому охотнику по увесистому шматку. Ближе к концу пиршества, когда шум за столом, накрытым в охотничьем домике, стал стихать, Бровин представил Игоря молодому еще мужчине, высокому и худощавому, с пунцовым от мороза и выпитой водки лицом.
— Не обморозились, Олег Петрович? — заботливо поинтересовался Бровин.