Напрашивается аналогия: точно так же запрещал Гитлер отход от Сталинграда своей 6-й армии. Видимо, мышление всех на свете диктаторов очень похоже: они считают, что одной их могучей воли достаточно для того, чтобы превращать в победы заведомые поражения. Да и методы давления на непослушных подданных близки. Гитлер после поражения под Москвой искал виновных, снимая с должностей одних генералов и заменяя их другими, будто от этого что-то зависит в случае утери стратегической инициативы. И. В. Сталин после Киева тоже не мудрил долго. С поста начальника Генштаба был снят Г. К. Жуков, потерял свой пост командующего Северо-Западным направлением К. Е. Ворошилов. Должности командующих фронтами потеряли генерал-полковник Кузнецов, генерал-лейтенанты Козлов и Ефремов.
Верховному в то время особенно нравились генералы, отличавшиеся грубостью, а иногда и крепкими кулаками, которые они охотно пускали в ход. Думаю, в этом нет ничего удивительного. В дни, когда поражение следовало за поражением, крикуны и «дантисты» (так в старой Русской армии называли сторонников физической расправы с провинившимися солдатами) производили впечатление на штатских политиков своим воинственным поведением. Типичным представителем этой породы был генерал-лейтенант А. И. Еременко.
Как этот человек управлял вверенными ему войсками, видно из телеграммы, которую член Военного совета его армии Гапенко (кстати, в прошлом секретарь ЦК Компартии Белоруссии) послал на имя И. В. Сталина:
«Еременко, не спросив ни о чем (Гапенко только что прибыл с передовой и пришел к Еременко для совместной выработки приказа о наступлении — Ю. Г.), начал упрекать Военный совет в трусости и предательстве Родины. На мое замечание, что бросать такие тяжелые обвинения не следует, Еременко бросился на меня с кулаками и несколько раз ударил по лицу, угрожая расстрелом. Я заявил — растрелять он может, но унижать достоинство коммуниста, депутата Верховного Совета он не имеет права. Тогда Еременко вынул маузер, но вмешательство Ефремова помешало ему произвести выстрел. Тогда он стал угрожать Ефремову. На протяжении всей этой безобразной сцены Еременко истерически выкрикивал ругательства. Несколько остыв, Еременко стал хвастать, что он, якобы с одобрения Сталина, избил нескольких командиров, а одному разбил голову…».[85]
Можно сказать, что Верховный выразил одобрение своему выдвиженцу, так как телеграмму с жалобой на него прислал для принятия мер… ему же. Правда, увлечение И. В. Сталина подобными командирами быстро прошло. Бывало, он обвинял некоторых комадующих в нетребовательности, в неумении «подтягивать» своих подчиненных (особенно это касалось генералов Ефремова и И. Е. Петрова). До сего дня много толков вызывает крайне жесткий приказ № 227 от 23 августа 1942 года, получивший название «Ни шагу назад». По этому приказу на фронтах создавались штрафные офицерские батальоны, куда попадали офицеры, отданные за провинности под суд военного трибунала. Им определяли меру наказания, которую Военные советы фронтов заменяли направлением в штрафбат. Эти батальоны бросали на самые тяжелые участки.
Жестокость И. В. Сталина давно вошла в поговорку. Кнут был его рабочим инструментом. Например, снимая с поста командующего фронтом, он не вызывал его в Кремль, не разбирался с ним лично. В лучшем случае во фронтовое управление приходила шифротелеграмма о снятии. Но, как правило, обходились без нее. Еще раз повторю: Верховный был мудр, мудр по-своему, по-диктаторски. Он прекрасно знал: где власть, там и обиды. Снятым командующим никто не сочувствовал, ибо на своих постах они сами обижали людей. И. В. Сталин поощрял их за жесткий стиль управления и тем самым одновременно изолировал от подчиненных. Снимая таких командующих, он как бы восстанавливал справедливость и создавал у солдат и офицеров иллюзию существования наверху доброго и справедливого хозяина, который все видит и во всем со временем разберется.
Увы, разбирался он не всегда. Произвол творил в 62-й армии под Сталинградом генерал-лейтенант В. И. Чуйков, расстреливавший офицеров без согласования с Военным советом Сталинградского фронта. Приговоры трибунал выносил задним числом, навешивая казненным 58-ю политическую статью — измена Родине. Это означало, что и семьи этих людей подвергнутся репрессиям. А ведь среди расстрелянных были подлинные герои. Но разбираться в «художествах» Чуйкова пришлось через много лет после войны, когда и кости «справедливого хозяина» давно в земле сгнили.
Теперь, через полвека после Великой Отечественной, трудно, а порой и невозможно сказать, оправданы ли были жестокие меры, которые Ставка предпринимала в начальный период войны. Конечно, с академической точки зрения легко рассуждать о бесчеловечных приказах, обрекавших тысячи людей на верную смерть. Но ведь и ситуация на фронтах была тогда крайне тяжелой. И все же детей, как это делали немцы в период объявленной Гитлером тотальной войны, мы на фронт не посылали. Более того, после перелома Ставка заняла решительную позицию: воевать без лишних потерь! Например, после проверки группой работников Генштаба деятельности управлений Западного фронта в апреле 1944 года комадующий фронтом генерал армии Соколовский был снят Верховным с занимаемой должности. Причина — 62326 убитых за период с 12 октября 1943 года. В 1945 году сводки о потерях доставлялись в Генштаб каждые десять дней. И. В. Сталин просматривал их лично. Разумеется, дело не в том, что он стал гуманнее относиться к людям. Их, как известно, он считал винтиками государственной машины. Просто впереди брезжил свет Победы, надо было думать о восстановлении разрушенного войной хозяйства. Стиль же работы Ставки был таков: заранее просчитывать варианты, видеть перспективу, принимать все возможные меры к достижению поставленных целей. Да, науке управлять пришлось учиться, но война была хорошим учителем…
Глава 3
Планирование военных действий
Анализ деятельности Ставки Верховного Главнокомандования показывает, что большую долю своего времени она уделяла организации управления войсками, планированию операций, оперативно-стратегическому взаимодействию.
Великая Отечественная война подтвердила правильность предвоенных взглядов советского военного руководства, что в войне большого масштаба невозможно достичь конечных целей проведением одной стратегической операции или даже целой кампании. Эти взгляды коренным образом отличались от концепции гитлеровского командования и самого Гитлера, в основу которой положена теория «молниеносной войны» Людендорфа, Шарнхорста и Мольтке-младшего. Впрочем, справедливости ради скажу, что концепция эта прочно заняла место в немецкой военной науке не от беспробудной глупости руководства германского Генштаба (одно время эта точка зрения была весьма модной среди наших историков), а в силу объективных причин, прежде всего из-за ограниченности сырьевых, материальных и людских ресурсов самой Германии. Опыт Первой мировой войны показал со всей определенностью: затяжную войну Германия не переживет. Этот вопрос, кстати, был главным пунктом разногласий между здравомыслящими военными (Г. фон Сект, В. фон Браухич) и оголтелым окружением фюрера. Кстати, авантюристы и политиканы, окружавшие в предвоенные годы обоих диктаторов, по духу были очень похожи.