Водитель-охранник Омурбек Батаев про форму понимал очень хорошо: за последние три года он так и не привык, что галстук бывает не на резиночке, а носки нужно покупать в магазине. Омурбек, глядя на людей, которые спускаются по трапу, почувствовал себя на взлетной полосе очень знакомо – как на плацу. Каждый советский мужчина, служивший в армии, знает, что по плацу можно передвигаться двумя способами: строевым шагом или бегом. Омурбек был очень рад, что передвигаться вообще не надо, и облегченно встал по стойке «смирно».
Да что там недавний прапорщик Омурбек – абсолютно никто из представителей киргизской стороны, встречавших мрачных гостей, не решался заглянуть в их души. И так было понятно, что души прибывших спецов тоже, скорее всего, единообразные. Если и не черные, то точно с какой-то мрачной поволокой. Рукопожатия сухие и сдержанные. А первый вопрос сиплый, как холостой выстрел:
– Как сам?
– Он ждет вас.
И это без приветствий, без вопросов про здоровье и дела. Не по-восточному как-то, обидно. Тридцать минут, пока черные лимузины из президентского гаража мчали целеустремленных незнакомцев к резиденции «самого», прошли практически молча. Не хватало в салоне запаха лепешек, дастархана, обстоятельности. Один из встречавших, бывший кагэбэшник, уязвленный холодной сдержанностью гостей, попытался было на правах хозяина завести разговор и обратился к главному:
– А вы, видимо, из наших, – заговорил он с основательной интонацией, намекая на причастность и свою, и гостя к органам.
– Не ссы, друг степей, чужие здесь не ходят, – ответил Соколов, посмотрел киргизу в глаза и слегка похлопал по щеке.
Товарищ Кирибеев – за долгие годы он привык к тому, что его все так называют, – густо покраснел в темноте. Он не оскорбился, нет. Ему было обидно, что вот здесь, сейчас, в этом темном салоне крутой иномарки, гость из Москвы не видит его истинную сущность. Кирибеев гордился тем, что без всякого блата и причастности к крутым кланам добился в жизни всего. Его лично знал президент. С ним первыми здоровались соседи. Он перевез семью из района во Фрунзе. И никто из подчиненных не смел сказать ему слова поперек, когда после обеденного перерыва он беспечно отрыгивал в пространство кисловатый запах бозо – хмельного национального напитка, который «городские» презирали.
– Друг степей это калмык, – блеснул эрудицией Кирибеев. И как обиженный представитель титульной национальности, и как образованный человек, в конце концов.
– Без обид, друг, я сам родом из Ташкента. Просто работа. Мы же профессионалы.
Соколову в целом не хотелось обижать смуглого, широколицего киргиза. Но каждое новое дело требовало своего уровня «понтов». В те годы понтоваться было принято профессионализмом. Скажешь кому-нибудь в глаза, что человек профессионал, и, считай, полдела сделано. Собеседник чувствует себя польщенным и обязанным. Комплимент надо отрабатывать, а значит, не задавать лишних вопросов; делать вид, что понимаешь тайную цель операции; ну и, как приятный бонус, чувствуя себя профессионалом, можешь повышать самооценку.
Но до Бишкека мода на «профессионалов» тогда еще не докатилась. Она, волной гнева, стыда и унижения, накатывала прямо сейчас. Но товарищ Кирибеев перестал обижаться буквально через несколько минут и уже скоро смог взять себя в руки.
– Да уж, нам, профессионалам, чего только не приходится. Чего только не бывает. Служба, – доверчиво и по-деловому примирительно пробурчал Кирибеев.
– Вот именно. Вот именно, – одобрил Соколов. Сделал паузу, слегка приподнял правую руку и, подумав, не стал больше похлопывать полковника Кирибеева по щеке.
Товарищ Кирибеев облегченно выдохнул, и улыбка сопричастности расплылась по его лицу. К месту назначения он прибывал в ранге профессионала и коллеги московского гостя. И если вдуматься, то это лучше, чем за полчаса раздавить пол-литра на ходу, как это иной раз случалось при встрече московских гостей.
Процессия черных автомобилей скользнула по окраине тускло освещенной столицы и ворвалась на территорию резиденции. Она была такой же, как все бывшие дачи ЦК КПСС в союзных республиках. Можно было смело сказать, что даже у каждой тени здесь был инвентарный номер. Гость резиденции, с одной стороны, должен был проникнуться здешней самобытностью, а с другой – получить универсальную обкомовскую добротность. Чтобы работа была в радость. И чтоб без особой экзотики.