Ирочкины глаза оторвались от книги. «Девятьсот тридцать лет? — удивлялась она. — Быть того не может. Девятьсот тридцать… А маме сейчас пятьдесят семь. Бабушка умерла, когда ей было восемьдесят… Смотря как жить. Если хорошо, можно и девятьсот тридцать. А если плохо?.. Может, опечатка?»
Она принялась читать дальше: «Сиф жил сто пять лет, и родил Еноса. Всех же дней Сифовых было девятьсот двенадцать лет; и он умер».
Теперь было ясно — это не опечатка. Они в самом деле жили невероятно долго. Девятьсот с лишним лет! Не могло такое уместиться в ее голове.
Распахнувшаяся дверь пропустила Виктора Петровича. Он был одет неофициально — по кремлевским правилам, так следовало одеваться в субботу. Впрочем, вся неофициальность сводилась к отсутствию галстука и расстегнутому вороту белой рубашки. Приветливо поздоровавшись, он спросил:
— Что читаешь?
— Библию, — спокойно ответила Ирочка.
Округлое лицо Виктора Петровича отразило удивление:
— Серьезная книга.
— Вы читали?
— Как-то на отдыхе пытался прочесть, но не успел. А так — времени нет. Возможно, этим летом дочитаю. А пока пойду работать.
Едва он скрылся в своем кабинете, Ирочка вдруг подумала: «Как все изменилось. Еще четыре года назад я побоялась бы читать Библию в Кремле. А теперь — никакого страха».
Начальник приехал в начале десятого. Он был в кремовом джемпере, который очень ему шел. Тотчас вызвал Виктора Петровича, и до одиннадцати они работали с документами. К одиннадцати в приемной стали собираться кремлевские люди. Занимали места за круглым столом, на диване, в креслах. Воропаев сидел неподалеку от Ирочки. Она слышала, как Воропаев негромко говорил собеседнику:
— Дело вовсе не в демократах и коммунистах. Дело в другом. Зачем мы являемся на этот свет? Получать удовольствие? Ловить чины, славу?.. Каждый стоит того, чего добивается.
— Каждый стоит того, чего добьется, — с хитрой улыбкой возразил его собеседник, Муханов, человек, близкий к президенту.
— Это неверная формула.
— Толя, ты сам себя запутал, — легонько похлопав его по плечу, Муханов поднялся. — Пойду поздороваюсь.
Он приблизился к чернявому коренастому человеку, пожал ему руку, о чем-то увлеченно заговорил с ним.
«Чего добивается или чего добьется? — размышляла Ирочка. — Разница существенная. Хотя можно и так, и так. Но чего добивается, это — чего хочет».
Ей было приятно, что она могла понять, о чем говорят эти умные и опытные люди.
Без пяти одиннадцать Ирочка заглянула к начальнику, сообщила, что все приглашенные на совещание — в приемной.
— Пусть заходят, — задумчиво бросил шеф.
Она распахнула дверь, громко сообщила:
— Александр Сергеевич просит вас заходить.
Едва кабинет поглотил всех участников совещания, Ирочка вызвала буфетчиц. Пусть сами разбираются, кому подать кофе, а кому — чай. Теперь для нее вновь наступила спокойная пора. Можно было заняться своими делами. Она опять взяла в руки Библию. Но вместо того, чтобы читать, принялась думать о Дмитрии Сергеевиче. Она уже почти привыкла к мысли о том, что их могут связать интимные отношения. Надо помочь ему сделать шаг, проявить активность. Но как?
Лучше всего было пойти в соседний корпус, туда, где располагалось управление делопроизводства, и обратиться к Дмитрию Сергеевичу с какой-нибудь просьбой. Повод? Повод найти несложно. Скажем, по Библии. Он сам дал ей эту книгу. Но она не могла оставить рабочее место. Елена Игоревна сегодня отсутствовала в Кремле.
«Позвоню ему», — решила Ирочка.
Открыв кремлевский справочник, она отыскала номер внутреннего телефона Дмитрия Сергеевича, позвонила. Гудки прозвучали впустую. Ей никто не ответил.
«В понедельник», — успела подумать она.
Виктор Петрович вышел из своей комнаты, положил на стол несколько документов.
— Отправь, пожалуйста, фельдсвязью, — двинувшись назад, он вдруг остановился, его лицо приняло непривычно веселое выражение. — Кстати, насчет Библии. Недавно мне помогло знание некоторых ее положений. Приходит ко мне один знакомый, начинает жаловаться на жизнь, мол, труден хлеб у честных людей, а иные, которые по знакомству, по родственным связям, как жили в прежние времена, так и по сей день живут припеваючи. Есть в этом доля истины. Есть. Но он так разнылся, что я решил прибегнуть к помощи Библии. Спрашиваю: «Читал?» Он говорит: «Читал». — «Помнишь, что сказал Бог Адаму? «Будешь зарабатывать хлеб свой в поте лица своего». Он удивляется: «И что?» — «А то, — говорю. — Если зарабатываешь в поте лица, все в порядке. И пусть беспокоится тот, кому хлеб насущный дается легко». Он так был удивлен, что напрочь позабыл про нытье.