Буквально через несколько часов после этого решения мне сообщили, что на завтра, 18 марта, меня вызывает к себе президент.
И вот теперь я ехал к нему. В так называемую «кремлевскую больницу», куда Ельцин в очередной раз попал на лечение и откуда, из постели, «управлял» огромной страной.
В то утро к тяжелому чувству от предстоящей встречи с президентом присоединилось еще одно — гадливости и обиды.
Едва рассвело, мне позвонил Владимир Метелкин — генеральный директор нашего загородного комплекса на реке Истре, куда работники прокуратуры приезжали в свободное время отдохнуть или подлечиться. Он сообщил, что ночью по второму каналу телевидения показали пленку, на которой человек, похожий на Скуратова, занимался амурными делами с проститутками…
На душе сразу стало мерзко, противно. О существовании этой фальшивки я уже знал, понимал, что люди, изготовившие ее, не остановятся ни перед чем, но чтобы так, публично, на всю страну…
Звонок Метелкина светлых красок к настроению не добавил, но хорошо, что он предупредил меня и в случае чего эта «новость» не станет для меня неожиданной.
Резкий поворот с многорядной и шумной трассы на тихую неширокую дорожку, шлагбаум милицейского поста, и вот проглядывают сквозь еловые ветки корпуса кремлевской больницы. Уже перед входом вдруг ловлю себя на том, что думаю не о себе и даже не о предстоящем, наверняка тяжелом разговоре, а о президенте, о его роли в жизни страны.
Казалось бы, по главному своему предназначению он — гарант Конституции РФ и законности. Но, увы, этим гарантом президент наш оказался лишь на словах… Он не был гарантом ни в 1993 году, когда танки в упор расстреливали здание парламента, ни когда отправлял молодых солдат на бойню в Чечню. Он не был гарантом и весной 1996 года, когда во имя сохранения своей власти намеревался разогнать Государственную думу (об этом я еще расскажу), не был он им и в случае со мной. Выступая на стороне клеветников и шантажистов, президент фактически становился их сообщником… Как ни грустно, но в основе всей его деятельности лежало, к сожалению, одно — пренебрежение к закону, замешанное на сознательной вседозволенности: ему, как царю, можно все. Правда, и прокуратура не проявила в этом вопросе достаточной принципиальности.
Нелегкие мысли прервал резкий звонок мобильного телефона. Слышу голос знакомой журналистки из телекомпании НТВ:
— Юрий Ильич, извините, не могли бы вы прокомментировать ночной показ пленки по РТР?
В висках, пульсируя, застучала кровь. Едва сдерживаюсь, чтобы не выплеснуть из себя вдруг откуда-то появившуюся злость…
Странная сложилась ситуация с показом этой пленки. Решение Совета Федерации к тому времени уже состоялось, голосование известно: 143 против шести. Как говорится, комментарии излишни. По логике, показывать пленку надо было до заседания Совета Федерации, до голосования… Этот ночной показ!.. Что это — проявление бессильной злобы, страха? Да, скорее всего — страха! Значит, они боятся. И прежде всего разоблачений, уличения в воровстве, во взяточничестве, в том, что они ободрали страну, сделали людей нищими, а себя непомерно богатыми.
— Считаю, что это — форма давления в связи с расследованием крупного уголовного дела, — сказал я в трубку.
— Какого дела? — в голосе журналистки звучит нескрываемый интерес.
Дело… — я задержал дыхание, решая, назвать или не назвать фирму, которой это касается напрямую, — швейцарской фирмы «Мабетекс».
Так я впервые на всю страну назвал фирму, связанную преступными нитями с кремлевской верхушкой.
— Давление же на меня оказывают те, кто боится проводимого Генпрокуратурой расследования, — добавил я.
Сказать больше я ничего не мог, не имел права…
Двери лифта бесшумно раскрылись, и я поднялся на этаж, где находилась палата президента. Первый, кого я увидел, был Юрий Крапивин — начальник Федеральной службы охраны. Едва поздоровавшись, он затеял разговор о смене моей охраны. Дело в том, что Генеральный прокурор — один из восьми охраняемых государством лиц. В эту восьмерку входят сам президент, премьер-министр, председатели трех высших судов России — Верховного, Арбитражного и Конституционного, председатели двух палат парламента и Генеральный прокурор… Подобный разговор Крапивин вел со мной еще в феврале, но тогда я резко высказался против: мы начали расследовать дела, связанные с самыми могущественными людьми России, и смена привычной охраны могла оказаться чреватой самыми печальными последствиями.
Категорически против смены охраны я был и в этот раз.