Выбрать главу

Мишка понимал, что значат эти слова, и — бултых в воду! А через минуту вылезал со щукой или судаком в пасти.

Но, когда он подрос, начали проявляться кровожадные инстинкты: Мишка стал душить кур, бросился на корову и поранил ее. Феликс посадил его на цепь, но Мишка сделался еще злее, начал бросаться на людей, наконец на самого Феликса. Не было другого выхода — пришлось медведя застрелить.

В селе Кайгородском, чтобы заглушить мучительную тоску по родным местам, по партийной работе, Феликс занялся охотой.

Он рассказывал мне, что как-то участвовал в охоте на медведя. Охотился на диких птиц.

Однажды отправился с товарищем на озеро, где было много диких уток. В момент, когда лодка подплыла к небольшому островку, заросшему камышом, из зарослей поднялись и пролетели над головами охотников два больших лебедя.

Феликс выстрелил, и один лебедь упал на островок. Это была самка, а самец улетел. Но через минуту он вернулся, начал кружиться над местом, где упала самка.

Феликс выстрелил в него, но промахнулся.

Тогда лебедь поднялся ввысь, сделал несколько кругов и в отчаянии камнем бросился вниз в озеро, разбился насмерть.

Феликс рассказывал об этом с волнением, изумляясь и восхищаясь лебединой верностью».

Первой жертвой председателя ВЧК стал дрессированный медвежонок, которого, по-моему, можно было не убивать, а отпустить в лес на волю. Безвинная жертва, которую перед смертью еще и помучили на цепи.

Скучающий без партийной работы Феликс стрелял лебедей.

Дзержинскому была свойственна природная жестокость и личная агрессивность, которая и проявлялась сначала по отношению к животным и птицам.

Подобным образом в ссылке развлекался и вождь мирового пролетариата В. Ленин. В половодье он добивал зайцев, которые спасались на островках. Владимиру Ильичу удалось набить столько зайцев, что лодка наполнилась тушками до самого борта. Об этой «охоте» поведала миру Надежда Константиновна Крупская.

Им всем нравилось убивать «братьев наших меньших». Они не могли не убивать. Это была потребность. Начали с беззащитных животных, окончили людьми.

К самым счастливым воспоминаниям своего детства Лев Троцкий относит охоту на тарантулов и сусликов.

«У Ивана Васильевича была банка, в которой тарантулы плавали в подсолнечном масле. Считалось, что это самое надежное средство от укусов.

Тарантулов я ловил вместе с Витей Гертопановым. Для этой цели на нитке укреплялся кусочек воску и спускался в норку. Тарантул вцепляется всеми лапками и влипает. Дальше остается только захватить его в пустую спичечную коробку.

Полутайком уходил я вслед за водовозом в поле на охоту за сусликами.

Надо было аккуратно, не слишком быстро, но и не медленно, лить воду в нору и с палкой в руке дожидаться, пока над отверстием не появится крысиная мордочка с плотно прилегающей шерстью.

Старый суслик сопротивляется долго, затыкая задом нору, но на втором ведре сдается и выскакивает навстречу смерти.

У убитого надо отрезать лапы и нанизать на нитку: земство выдает за каждого суслика копейку. Раньше требовали предъявить хвостик, но ловкачи из шкурки вырезали десяток хвостиков, и земство перешло на лапки.

Ленин был страстным охотником, но охотился редко. На охоте горячился. Помню, как с каким-то прямо-таки отчаянием, в сознании чего-то непоправимого, Ленин жаловался мне, как он промазал на облаве по лисице в 25-ти шагах. Я понимал его, и сердце мое наливалось сочувствием.

Когда Ленин оправился после первого удара, он настойчиво боролся за право охоты. В конце концов врачи уступили ему с условием не утомляться.

На каком-то, кажется агрономическом, совещании Ленин подсел к Муралову.

— Вы с Троицким частенько охотитесь?

— Бывает.

— Ну, и как, удачно?

— Случается и это.

— Возьмите меня с собой, а?

— А вам можно?

— Можно, можно, разрешили… так возьмете?

— Как же вас можно не взять, Владимир Ильич?

— Так я звякну, а?

— Будем ждать.

Но Ильич не звякнул. Звякнула вторично болезнь. А потом звякнула смерть».

Животных или убивали или покоряли, подчиняли своей воле.

Вот еще одно юношеское воспоминание Троцкого:

«В деревне я самостоятельно управлял кровным жеребцом, запряженным в бегунки. К этому времени в Яновке уже имелись хорошие выездные лошади.

Я предлагаю прокатить дядю Бродского — пивовара.

— А ты меня не опрокинешь? — спрашивает дядя, который по всему своему характеру не склонен к отважным предприятиям.