Я наклоняюсь и вдыхаю её аромат, утыкаюсь носом в её кожу, волосы… Как же это чудесно. Она украдкой озирается и прикасается своими тёплыми влажными губами к моим губам. Легко, не по-настоящему, но так волнующе, свежо, трепетно… Целует и тут же отрывается.
— Езжай домой, я же вижу, что-то случилось. Этот человек сказал тебе что-то очень плохое.
Я поворачиваю голову в сторону «этого человека» и натыкаюсь на его взгляд. Он сально улыбается из другого конца зала. Сука! Вот всё через одно место! Наташку ему точно не надо было показывать. Ну зачем я сюда её повёл? Ресторанов что ли мало в Новосибе? Бляха-муха, как же всё херово…
— И потом, сегодня вечером ты устроишь мне сказку и… сделаешь своей женой, а завтра умчишься, оставив меня с этим новым чувством, всю в смятении, растревоженную и… в общем, совсем одну со злющей соседкой и Костей Пестовым?
Я молчу и внимательно смотрю на неё. Знаю, ей очень хочется провести сегодняшнюю ночь со мной… И мне тоже хочется…
— Я же ни какая-то там эгоистка, я ведь, между прочим, боевая подруга и чувствую, когда что-то не так. Я твоя опора, а не обуза и обязанность, понимаешь? Я не хочу быть обязательной программой.
— Ты и не будешь, не сможешь, — грустно улыбаюсь я. — Да, ты и есть моя подруга. Единственная родственная душа, чувствующая и понимающая без слов, да?
Она улыбается и кивает.
— У нас ведь вся жизнь впереди… — шепчет Наташка. — Делай свои дела, а я буду тебя ждать. Не беспокойся. Я хочу, чтобы ты был спокоен и уверен, понимаешь? Я буду крепким тылом.
Точно, я и не сомневаюсь. Подходит Паша.
— Ну что, — говорит он, — закончили? Будем выдвигаться?
Будем, только звонок всё-таки сделаю. Звоню Динмухаметову и договариваюсь, что приду к нему утром. А потом мы немного гуляем по городу, и снова едем в общагу. Я оставляю Наташке деньжат, ещё раз говорю с комендантшей, беру её номер телефона и договариваюсь, что буду звонить, и что она будет приглашать Наташку. А потом прыгаю в машину и заставляю Пашку гнать, как можно скорее.
Утром я выскакиваю из дома пораньше, чтобы бежать к Динмухаметову, но у подъезда встречаю дядю Гену.
— О, зять! Ни дать, ни взять! — приветствует он меня. — Ты когда вернулся-то?
— Ночью, товарищ капитан. Почему погоны не пришиты ещё?
— Да, думаю, вдруг отберут, стыдно будет спарывать, а так вроде мне и не особо надо было.
— Не отберут.
— Может и не отберут. Ты мне лучше расскажи, как там Наташка? Устроилась в общаге? Чё за народ? Этот говножом тоже там?
Я в общих чертах рассказываю.
— Ну ладно, молодец, жених. Я тебе тогда тоже кое-что расскажу.
— Важное что-нибудь? А то я тороплюсь, если честно.
— Не знаю, — обиженно пожимает он плечами. — Может, важное, может нет, это ты сам скажи. Могу и потом рассказать, а могу и совсем не рассказывать.
— Ой, ну, хорош обижаться, дядя Гена. Свои ж люди.
— А вот свои-то сильнее и ранят обычно.
— Ну, прости, не хотел я тебя ранить. Рассказывай.
— Да ладно, если спешишь…
— Ну рассказывай скорее, прошу тебя, — невольно раздражаюсь и пытаюсь не выдавать этого я.
— Ладно уж, расскажу. Про каратиста.
— Про кого?
Блин, точно, я уж и забыл, что у нас здесь каратист недавно выступал. А перед этим кто-то его, разумеется послал. Уж послал, так послал, как говорится.
— Про каратиста, про кого. Вернее, не про каратиста, а про каратистку.
— Чего-чего? — поднимаю я брови.
— А вот того, баба это, казашка. Красивая, между прочим.
— Баба? — ошарашенно переспрашиваю я.
— То-то и оно, что баба. Двадцать пять лет отроду, а уже каратистка.
— Наша, местная? Или приезжая?
— Местная, и родилась здесь и выросла.
— Красивая, говоришь? — задумчиво спрашиваю я. — А чем занимается, кто такая?
— Воспитательница в детском саду.
Красивая, мда… ну, конечно. Как я забыл-то, картинка вмиг складывается. Красивая барышня с редким хобби, альфонс-многоженец, третья городская, женская палата, Суходоев! Вот собака! Никак ведь не уймётся. Это ведь он уже после того, как он от нас огрёб устроил. Ну, сучонок, кирдык тебе. Вот интересно, это его личная инициатива, или Туманный след?
Ладно, с ним успеем. Пашка с Игорем везут меня к Динмухаметову. Я затаскиваю ему ящик первоклассного французского коньяка, а он оказывается непьющим. Партийный, но вот гляди ж ты, как на пенсию пошёл, стал о душе задумываться, верой заинтересовался и всё, алкоголь нихт, и налицо все прочие признаки правоверного пенсионера.
— А мне вот тоже интересно с тобой поговорить, — улыбается Игорь Рашидович. — Не расстраивайся ты так из-за коньяка, найдутся желающие, ты уж поверь.