И тут же кто-то резко и не очень вежливо дёргает меня за плечо.
— Это ещё что за хрен? — слышу я раздражённый мужской голос.
Я поворачиваюсь и вижу офицера лётчика. Он хмуро и явно недовольно меня рассматривает.
Вот уж действительно, это ещё что за хрен?
22. Черная тень
Майор, лет тридцать пять, молодой, да ранний, благоухает не Шипром, а чем-то иностранным, причём довольно обильно, подчёркивая прямолинейность подходов и бескомпромиссность взглядов. А может, склонность к некоторой чрезмерности.
У него чёрные волосы, карие глаза и волевой подбородок. Да и вообще, видно, что человек повелевает подчинёнными с большой охотой, и попросту привык солдатиков гонять.
— Поосторожнее, майор, — бросаю я и высвобождаюсь из его хватки, просто сбрасывая его руку.
— Что?! — вмиг разъяряется он, от такой непривычной со стороны юнца дерзости.
Бросаю взгляд ему за спину на стоящих чуть поодаль в боевой готовности Игоря и Пашу и делаю едва заметный знак, чтобы они ничего не предпринимали.
— У меня там пулевое свежее, а ты хватаешь, — говорю я беззлобно.
И он тут же подвисает и осекается.
— Арсений! — вступает Ирина. — Ты что творишь!
— Так со спины не видно было, что пацан, — пожимает он плечами. — Ты кто, фронтовик?
— Боец невидимого фронта, — хмыкаю я. — А ты, авиация? Лётчик что ли?
— А чё дерзкий такой? — тут же хмурится он. — Ты как разговариваешь с офицером?
В голове проносятся кадры из «Матроса Чижика», где офицер хлещет лайковыми перчатками вытянувшегося во фрунт морячка и приговаривает: «Будешь замечать офицера?! Будешь, замечать офицера, скотина?!» Ужасы царизма, однако.
— Так, — снова говорит Ирина, — немедленно прекрати. Это Егор. Мой… племянник.
Она не привыкла к такому. Сейчас прямо, какой-то офицеришка будет ею командовать. Командовать она и сама умеет и делает это не хуже тебя, мой дорогой Арсений. А впрочем, женщин не разберёшь, я давно на это дело рукой махнул. Бывает такая вся из себя королева, а свяжется с чистым мудаком и терпит все его задвигоны.
Но, вообще-то, мне тоже интересно, кто он такой. И… от меня не укрылось, как она запнулась, прежде, чем назвать меня племянником.
— Ну, вот и познакомились, — киваю я. — Ир, он кто, помимо того, что лётчик? Он случайно не абьюзер?
— Во-первых, он не лётчик, а связист, наше училище закончил, а во-вторых, это мой друг.
— Понятно, — киваю я и протягиваю ему руку. — Друг моей тётки и мой друг. Значит подружимся, Арсений.
Он пожимает мою руку и кивает:
— Подружимся.
Но во взгляде его читается недоверие к этой идее.
— Ты с нами обедать будешь? — спрашиваю я. — Нам тут про памятник на кладбище поговорить надо. Ну, и так, вообще.
Видно, что он хотел бы пообедать с Ириной, но я задаю вопрос так, что всем становится ясно, какой ответ я предпочитаю услышать. Впрочем, ему, разумеется, плевать, что я там предпочитаю, поэтому он уверенно заявляет:
— В этом деле я могу подсказать кое-что. Так что, если надо…
— Спасибо, Арсений, — не даёт ему договорить она, — но нам нужно некоторые семейные дела обсудить. Давай потом созвонимся. Завтра.
Он сжимает губы, но решает, должно быть, что настаивать сейчас было бы не айс и даёт задний ход.
— Да, конечно-конечно, я позвоню, — недовольно говорит он. — Я всё равно, перекусил уже.
— Эх, обидели такого хорошего человека, — цитирую я «Иронию судьбы», когда Арсений уходит.
— Ладно, давай без иронии, пожалуйста, — чуть качает головой Новицкая и присаживается за столик. — Это просто знакомый.
— Да пожалуйста, — я тоже присаживаюсь. — Только он ведёт себя неправильно, будто он не просто знакомый, тебе разве так не кажется? Скоро тобой начнёт командовать, ты как, не против? Рота, подъём!
— Забудь о нём, — говорит она и кладёт свою руку поверх моей. — Я же сказала, просто знакомый. Или что, ты мне будешь сеансы жгучей ревности устраивать?
— Я нет, а он будет. Я таких знакомых насквозь вижу. Волнуюсь за тебя, вот и всё.
— Глядите-ка, — вдруг улыбается она и я тут же отвечаю ей улыбкой на улыбку.
— Ладно, рассказывай, как ты тут? — меняю я тему. — Обустраиваешься?
— Обустраиваюсь. Ты где загорел так, на Юг мотался?
— В Узбекистан, — на всякий случай вру я.
— Ох, подведут тебя узбечки под монастырь, и защитить теперь некому будет. Если только широкозадая твоя.