Питомцев, рванувшихся к нахалу, остановила команда: «Ко мне!». Не по годам проворно левша достал из кармана ПСМ, опустился на колено и выпустил обойму, оставив последний патрон в стволе – на всякий случай. Остроконечные пули калибра 5.45 не находили крохотную цель. Первые прошли через снежный покров или отрикошетили от полуметрового льда. Лишь седьмая насквозь прошила зверька от морды до основания хвоста, и, слегка изменив траекторию, ушла гулять по свету. Наступила тишина. Чуток алого, много белого и бесконечная синева вверху.
Стрелок хорош, хоть и староват, и пистолет добрый, хоть и скрытого ношения с простеньким прицелом. Погладил ствол: «Спасибо, Серый!». Так окрестил ПСМ в память о боевом друге, спасшем его в Афгане – ценой собственной жизни. Закашлявшись, чекист, после двадцати лет мирной жизни вновь вынужденный ходить с оружием, объяснил недовольным риджбекам: «Нельзя! Лисовин больной». Те сделали вид, что поняли, но огорчились – вожак стаи неспортивно прибег к огнестрелу, впервые против животного. Обычно им он позволял охотиться, сам мирно прогуливался. «Раньше альфа-самец носил с собой только нож: толи постарел, толи агентурно-оперативная обстановка осложнилась», – решили поджарые бойцы.
Прогулка сорвалась, предстояло убрать добычу, чтобы исключить распространение Rabiesvirus. Тяжело, с хрипом втягивая воздух и понимаясь на крутой берег, пожилой человек прикидывал: «Не закопаешь – земля промерзла на метр. Нужен мешок». Предупредительный лай убежавших вперед собак оборвал мысль. На тропинке появился встревоженный обитатель дома на околице.
– Что за пальба, Алексаныч?
– Доброе утро. Лису пришлось завалить. Из травматического, – автоматически соврал шпион, скрыв наличие боевого оружия. – Нынче бешенство в Подмосковье. Вот и сюда добралось. Ума не приложу, что с тушкой делать.
– О! Распрекрасно, что грохнул сумасшедшую, а то тут дети с горки катаются. Рыжую сожгу – вон, куча досок от старого сарая. Думал на масленицу костер запалить, а придется сегодня.
Запыхавшийся Алехин погрузил риджбеков в «мерседес» и садился за руль, когда колокольный звон оповестил об окончании воскресной службы в церкви Спаса Нерукотворного Образа. Столпившиеся машины мешали выезду, пришлось ждать. В толпе выходящих прихожан мелькнуло знакомое лицо – не близкого, но соседа; давнишнего, но доброго друга.
– Привет, Виктор! Наконец нашел путь к Богу? – бывший чекист приветствовал известного врача, ранее ярого атеиста.
– Давненько, Матвей, давненько. Выйди, обнимемся.
– Уж с полгода, как не виделись. Храм не посещаю.
– Ты не гневи Всевышнего. Я вот по-другому стал относиться.
– Рад за тебя. Что-то случилось?
– Случилось: академик – не буду называть фамилию – биолог с мировым именем бухнулся на колени прямо перед операционной бригадой и заголосил: «Господи, отрекаюсь от своей теории о зарождении жизни на Земле из комочков слизи в океане. Спаси и сохрани». Меня аж перевернуло.
– Выжил академик-то?
– А куда денется! Чикнули ему, что положено.
Когда рассмеявшийся Алехин закашлялся, приятель напрягся и резко потащил товарища к своему автомобилю. Доставая медицинский чемоданчик, попутно расспрашивал новоявленного пациента.
– Ты, вроде, сильно похудел?
– С осени килограммов на семь-восемь.
– Кашель давно?
– Месяца три.
– Отдышка?
– После ходьбы.
– Мокроту отхаркиваешь?
– Бывает.
– Это плохо. С кровью?
– Нет.
– Это хорошо. Дыши! Не дыши! – прямо на улице доктор задрал куртку у друга и прикладывал стетоскоп к груди и спине. Алехину чувствовал неловкость только перед собаками, у которых необычная сцена вызвала ажитацию – посторонним не положено раздевать хозяина. На сновавших вокруг жителей Рублево-Успенского шоссе внимания не обращал. Те взирали удивленно или презрительно, стараясь подальше обойти чудаков. «Не иначе гомики», – определил владелец «майбаха». «Староваты, чтобы быть парой», – усомнилась продвинутая жена в платке Hermes.
– Завтра к нам в клинику, – решительно заявил врач, убирая инструмент. – Сделаем рентген и компьютерную томографию. Анализы, само собой. Захвати пижаму и зубную щетку.