Он выбрал санный путь через Германию, Польшу, Минск, Смоленск, Вязьму. Путешествие было тяжелым, но им удавалось покрывать до 100 верст в сутки. Через три месяца, 26 марта 1475, с Поклонной горы путешественники увидели Москву. На холме теснилась серая масса деревянных изб и строений, окружавших Кремль. Его некогда белокаменные стены и башни, построенные еще при Дмитрии Донском, совершенно обветшали, закоптились от многочисленных пожаров и были укреплены деревянными заплатами и подпорками. В городе не было и десятка каменных церквей, а общественных зданий не было вообще. Эта картина произвела тягостное впечатление на живших в солнечных городах Италии путешественников».
Можно вполне предположить, что Фьораванти обладал явной авантюристической жилкой. На это указывают и знакомства, которые он водил у себя на родине. Это и фальшивомонетчики, – связь с ними была вполне установлена при дознании, – и, главное, широко известный плейбой тех времен, герцог миланский. При прощании герцог попросил приятеля привезти ему из дикой России белых кречетов. Кроме женщин, разгула и рыцарства герцог миланский страстно увлекался охотой, – соколиной, в частности. Белые же соколы с русского севера были в то время, что арабские скакуны из Аравии. За этими кречетами Фьораванти ездил даже на студеное Белое море. Считается даже, что он был первым иностранцем, посетившим те далекие безлюдные места.
Сначала, разумеется, его путь лежал в град Владимир, ознакомиться с Владимирским собором, чтобы напитаться русским архитектурным вкусом. Только после этого, проникнув в то, что этот народ называл «лепотой», Фьораванти, вернувшись из дальних поездок, взялся за Успенский собор в Кремле. То, что у него получилось через два года, поразило всех тогда, поражает всех и сегодня. Великий и подлинный итальянский Ренессанс, сотворенный в те самые годы, когда жили и работали Леонардо да Винчи и Микеланджело, – и, главное, сотворенный посреди полудикой лесной страны.
Конечно, десять рублей в месяц золотом, – жалование неплохое, но домой, к солнышку, начало тянуть все сильнее. Сын Андреа подрос, уже заглядывался на местных русоволосых красавиц. Начал он и болтать неплохо по-московски, – так называли этот язык итальянцы, – пора было заняться его образованием. В тех краях, разумеется, где оно было возможно.
Но русский царь не отпустил домой Аристотеля Фьораванти.
На свою беду в России архитектор Фьораванти был еще и военный инженер: и фортификатор, и артиллерист. Поэтому, собираясь в поход на непокорных свободолюбивых новгородцев, царь Иван III взял с собой и его.
Историю земли русской и трагедию Новгорода мы не напишем, но те крохи, что сохранили летописи об этом персонаже нашей повести, все-таки упомянем.
В новгородском походе Фьораванти построил через полноводную реку Волхов наплавной мост. Это решило судьбу этой военной компании и тысяч несчастных новгородцев. Иван III, с подачи своего итальянского инженера, проявил явный креатив в экзекуциях: приговоренных к казне выводили на середину моста через студеный Волхов и толкали с шатких, дрожащих на волнах бревен. Ледяные воды покрывали головы тысяч несчастных уже в пятидесяти метрах от моста.
После ужасов военных походов Фьораванти принял решение бежать из чужой страны. Последней каплей чаши его долготерпения стала казнь немецкого лекаря. Тот не сумел избавить от смертельного недуга одного из царских сатрапов и, естественно, получил по заслугам. Его голова слетела с шеи на Болотной площади, – неподалеку от современного кинотеатра «Ударник». Это гнилое место у реки всегда было местом казни. Тут позже слетела голова с плеч и у Степана Разина, а его тело еще несколько месяцев болталось там на столбе.
Бежать Аристотелю Фьораванти не удалось. Он был схвачен стрельцами и посажен в острог.
После этого случая фамилия Фьораванти почти не упоминается в исторических анналах. Достоверно известно, однако, что, выполняя данное им когда-то герцогу миланскому обещание, он ездил на север за белыми соколами, и добрался, по некоторым сведениям до Соловецких островов, став первым западноевропейцем, их посетившим.
И, наконец, последнее: он сопровождал царя Ивана III в походе против Тверского княжества в качестве инженера артиллериста. После этого не существует в русских источниках ни одного упоминания фамилии Фьораванти. Где и как окончил свою яркую и авантюрную жизнь этот итальянский гений по сей день неизвестно.
Иеромонах Серафим читал и перечитывал все эти тысячи и тысячи ветхих страниц, разбирая с великим трудом почерки неведомых древних летописцев. Но теперь он искал в них только упоминания и ссылки на фамилию Фьораванти. Иеромонах шел за этим архитектором, как гончий пес идет по следу осеннего зайчика. Но Серафима мало интересовали красоты времен Ренессанса. Он их осуждал и даже презирал, – за фривольности в изображении святейших для него образов. Забытая со времен античности «обнаженка» была возрождена именно в век Ренессанса, – по мнению иеромонаха, на грани богохульства, – и сразу по отношению ко всем библейским персонажам.