20 августа на утреннем заседании ГКЧП Пуго предложил ввести в Москве комендантский час. Это подтверждается показаниями обвиняемых Стародубцева и Тизякова. В полдень Пуго направил Громова на совещание в министерство обороны, где вырабатывался план вооруженного захвата Дома Советов РСФСР. Вернувшись оттуда, Громов высказался за неучастие внутренних войск в этой операции, на что Пуго ответил: «Поставленную задачу надо выполнять. Это приказ».
Пожалуй, самым трагическим для путчистов заблуждением была их слепая вера в чудодейственную силу приказа. Затевая «чрезвычайку», они думали, что стоит только приказать — и страна послушно замарширует вспять. Но уже на второй день путча стало ясно: приказы ГКЧП массово игнорируются, местные теле- и радиостанции рвут информационную блокаду, а запрещенные Чрезвычайным Комитетом газеты продолжают жить в ротапринтных изданиях. И что самое опасное — глухая к Указам ГКЧП Россия ловит каждое слово своего правительства.
Пуго боролся как мог. Он обязал своего заместителя Шилова принять участие в работе оперативного штаба при ГКЧП и ежедневно представлять сводки о поддержке либо противодействии власти Комитета в стране. Дал указание подчиненным подготовить и направить Болдину проект Постановления ГКЧП, отменяющего Указы Ельцина. Текст этого проекта лег в основу изданного в тот же день, 20 августа, Указа Янаева.
Вечером Пуго подписал и отправил две шифротелераммы: всем подчиненным органам МВД СССР об ответственности за невыполнение постановлений ГКЧП и начальникам российских школ милиции о запрете выполнять приказ МВД России, согласно которому курсанты должны были прибыть в Москву для защиты правительства РСФСР. На вечернем заседании ГКЧП Пуго поддержал Крючкова, настаивавшего на штурме «Белого дома». Однако на расширенное заседание по этому вопросу, состоявшееся в КГБ в 3 часа утра 21 августа, он не поехал — послал Громова.
Штурм, как известно, не состоялся. Курсанты милицейских школ несмотря на строжайшие, грознейшие запреты Пуго и жесткое противодействие военных прибыли в Москву вовремя. Во второй половине дня 21 августа всем уже было ясно, что ГКЧП агонизирует. Но Пуго продолжал приказывать. В 15.30 он подписал шифротелеграмму в адрес министерств и управлений внутренних дел в требованием усилить охрану теле-радио-организаций и немедленно докладывать обо всех нарушениях Постановления ГКЧП о контроле за информацией. Иначе как акт отчаяния этот приказ расценить невозможно.
Из показаний Б. В. Громова:
— …В 20 часов 30 минут я вместе с Шиловым зашел в кабинет Пуго. Мы сказали, что никакие его распоряжения и приказы выполнять не будем. Пуго улыбнулся, пожал плечами и сказал: «Какой я дурак, что поверил Крючкову и послушал его. Мы с ним попрощались и ушли. Это была моя последняя встреча с Пуго…
Из показаний И. Ф. Шилова:
— …22 августа около 9 часов утра мне по городскому телефону позвонил Пуго, спросил, какая обстановка. Я поинтересовался, приедет ли он на работу, на что Пуго ответил: «Зачем?». Потом он сказал, что всю жизнь старался жить честно и попрощался. Попросил еще только передать привет Громову…
…Сейчас нас упрекают: «Как же вы так промахнулись с Пуго? Неужели нельзя было сделать все почетче, поаккуратнее?» Но те, кто задают такие вопросы, просто не представляют тогдашней обстановки. У нас было слишком мало возможностей действовать «почетче и поаккуратнее». Утром 22 августа мы даже не знали, на кого можно положиться в органах МВД и КГБ, и действовали, опираясь исключительно на узкий круг лиц. Нам даже не было известно, где находится Пуго. На работе его не было, на даче — тоже, к телефону в квартире никто не подходил. Пока искали, время шло. И вдруг Виктор Федорович Ерин, первый заместитель министра МВД России, говорит: «Мы вот звоним Пуго домой по «кремлевскому» телефону, а он, возможно, отключен. Надо по городскому позвонить».
Возникала ли у нас мысль о возможном самоубийстве Пуго? Да, мы не исключали этого. Но рассудили так: Генеральный прокурор СССР объявил о возбуждении уголовного дела против членов ГКЧП 21 августа. Пуго знал, что подлежит аресту. Времени для того, чтобы обдумать свое положение, у него было достаточно. Если бы он решил покончить с собой, то уже сделал бы это. А если он все еще жив, значит, и не думает сводить счеты с жизнью.
Виктор Валентинович Иваненко, он тогда был шефом Российского КГБ, узнал в справочном номер городского телефона Пуго и позвонил. Ответил ему сам Борис Карлович. Иваненко представился и очень вежливо попросил о встрече. Пуго согласился. Разговаривал он спокойным, абсолютно естественным тоном. Кто-то из нас даже удивился: «Надо же, как-будто его на грибы приглашают».