Извините меня!
С коммунистическим приветом Вл. Бонч-Бруевич.
Дочь моя должна выехать 17 июня в З ч дня.»
В письме Ежову уже сама Елена Владимировна пыталась убедить его в своей преданности партии. Она отмечала, что с самого раннего детства ни разу не усомнилась в правильности ее генеральной линии.
Говоря об Авербахе, она также отмечала его честность и бескорыстную преданность родине и Сталину.
«Я не понимаю, почему я должна так страдать, когда вся моя жизнь, все мое существо было отдано партийной работе. Я не могу это связывать с Ягодой, который вызывает во мне чувство ужаса и отвращения, но который ко мне лично никакого отношения не имеет, и для моей судьбы, кажется, никакого значения иметь не может. Я не понимаю, почему мой старик отец, так гордившийся своей дочерью, должен терпеть такое унижение, что его дочь сидит в лагере».
(Письмо из Темниковского лагеря — ИТЛ Чкаловской обл., 107—7.1938 г.)
Ответ из НКВД:
«Заявление, ходатайствующее о возвращении вещей, принадлежащих его дочери Авербах-Бонч-Бруевич Е. В., рассмотрено и в ходатайстве им отказано».
Великая эпоха террора поглощала детей революции одного за другим.
Нина Павловна Герасимова — это пример еще одной искалеченной судьбы.
В 1918 году Есенин вместе с Михаилом Герасимовым, Павловичем и Клычковыским работает над киносценарием «Зовущие зори». Есенин высоко отзывается о таланте Михаила.
Но в одночасье немилосердная судьба ставит на всем крест. В 1922 году Герасимов выходит из партии, в 1937 его арестовывают как «активного участника антисоветской троцкистской террористической организации» и расстреливают.
Перед смертью Герасимов писал Ежову:
«Я благодарен следствию, которое сумело снять пелену с моих глаз и показать, на краю какой бездны я находился, и долгими слезами раскаяния омыть свое лицо. Я искренне и чистосердечно признался во всем следствию. Толчком к этому было то, что я увидел вас, Николай Иванович. Однажды ночью вы заглянули в комнату, где я давал показания. Такая неизъяснимая отеческая доброта струилась из ваших глаз, такая сила света и правды излучалась от вас. Солнце взошло на полночном горизонте. Я был ослеплен, уничтожен, расплавлен до конца. Я понял, что перед лицом такой правды я не могу скрыть ни одного штриха, ни одного темного пятнышка своей души.
Не уничтожайте меня. Я прошу о снисхождении. Разрешите суровым, но прилежным трудом искупить свои преступления, чтобы после вернуть почетное высокое звание старейшего пролетарского поэта и гражданина СССР. Дайте возможность развернуть творческие силы мои. Я чувствую буйное лирическое цветение в себе. И целым рядом стихов и поэм готов быть нужным революции. Я хочу положить обнаженное сердце поэта к ногам вождей и великой родины. Я хочу воспитать четверых детей в духе беспредельной любви к величайшей святыне человечества, к Сталину, чье бессмертное имя пылает неугасимым огнем в сердцах людей и на девственных снегах полюса ослепителъным звездным сиянием и горит в космических пространствах миров.
Я раздавпен страданием и болью.
Заключенный Михаил Герасимов
18 июня 1937 года».
Вслед за мужем пошла и жена — ее арестовали почти сразу же после его гибели. Приводимое ниже ее письмо Берии датировано 1953 годом, то есть написано Ниной Герасимовой после освобождения. Этот потрясающий душу документ является подлинным произведением искусства.
«Дорогой товарищ Берия Лаврентий Павлович! Обращаюсь к вам, умоляю вас о помощи. Ваше назначение на пост Министра внутренних дел было встречено мною с горячей радостью. Надежда вспыхнула снова. В прошлом я жена бывшего пролетарского поэта Михаила Герасимова. В 1937 году была изолирована в Казахстан, а в 1945 году вернулась.
В нескончаемые зимние вечера, когда страшный буран стирал с лица земли наш одинокий барак, мы с красавицей грузинкой, скрывшись в угол, страстно мечтали о детях. Когда на пост Министра вступили вы, надежды наши загорелись солнечным светом. Затаив дыхание, слушала я рассказы о вас, и из этих рассказов вставал ваш облик талантливейшего государственного деятеля, необыкновенного, чуткого, непреклонного, но справедливого во всем его обаянии.