Почему случилось так, что мне там все верили, относились ко мне больше чем хорошо — Машин, Митин, Якуб, Жариков, Завадский? Последний приезжал со своей женой к моей дочери в 46-м году, желая со мной повидаться. А когда я вернулась, мне все верить перестали.
Я по приезде взялась за переводы украинской литературы. Взяла рассказы Михаила Стельмаха. В журнале «Огонек» мои переводы были встречены хорошо. Приняты все рассказы. Снова счастливая волна заливала меня. В это время пришло постановление партии и правительства о журнале «Звезда», и на место редактора Беляева пришел в «Огонек» редактор Сускер. И он, выбросив все, что принял Беляев, вернул мне и мои рукописи. Но все же, наговорив приятных слов, просил заходить.
Я тогда на собственном производственном материале написала рассказ о саранче, назвав его «Розовые крылья».
Рассказ читали многие и одобряли Сус кер мне заявил, что он может его напечатать только тогда, когда Фадеев на него наложит резолюцию, что его надо печатать Фадеев отмахнулся.
Дорогой Лаврентий Павлович!
Вы, как талантливейший и образованнейший человек нашей эпохи, можете понять, какое горе и какая мука, когда тебе все время приходится душить свой творческий огонь, который тебя сжигает. Все мои душевные силы остались во мне неизрасходованные. Кипят и не находят хода.
Вот сейчас начинается посевная. Как бы я хотела писать о нашей плодоносной земле, о ее труженицах, героях. Тем более, я сама ее обрабатывала собственными руками несколько лет. Неужели я не заслужила права писать о моей родине с тем, чтобы меня слушали и читали?!! Я всю жизнь выступала и как художественная чтица. И даже в первые годы своего возвращения я выступала и преподавала в санаториях и домах пионеров. А сейчас не знаю, куда и как применить свои силы. Мне больше 33 лет никто и не дает. И это не случайно: А работы непочатый край. Я в последние годы много бывала на Ставрополье. Вот пример Маяковского в открытую молодежь здесь не любит. А причина та, что учителя совсем не умеют его читать и не могут донести до школьника. И сколько я ни пыталась где-нибудь преподавать художественное чтение, никому оно здесь и не нужно, несмотря на то, что после выступления товарища Маленкова на последнем съезде партии вопрос о художественном чтении как лучшей пропаганде нашей идейно направленной литературы поднялся во многих газетах. Директора культдомов, пионерских домов хотят только пляску и балалаечные оркестры: «Вот если бы вы балет преподавали!» Я не против веселья, но всему нужна мера. А с ними мне договориться трудно.
Я бы хотела жить в Подольске, где я родилась, где начала свою трудовую жизнь, где меня знают с неплохой стороны, невдалеке от своей дочери, которая учится в Москве. И мне бы возле нее было теплее и легче.
Дорогой Лаврентий Павлович, умоляю вас о помощи. Я склоняюсь перед вами на колени — помогите мне вернуться к моему творческому труду. Только нечестные люди могут сказать обо мне плохо. Клянусь вам памятью нашего дорогого вождя товарища Сталина, клянусь жизнью своей единственной и любимой дочери, клянусь своей жизнью, отданной от всей души моей земле за те восемь лет, что я провела в Казахстане, что я оправдаю ваше доверие и буду работать. И отдам свою жизнь своей родине и ее родному и любимому мною народу.
Только вы своей могущественной рукой можете вернуть меня к жизни. Без искусства для меня нет жизни. А меня все боятся. И наши литературные столпы не решаются мне помочь. Да и не «узнают» меня. А я, находясь там, иногда себя чувствовала легче, находя разрядку в моих честных выступлениях при многочисленных аудиториях, начиная с серьезных, проницательных чекистов.
Желаю вам долгих, долгих здоровых лет. Желаю, чтобы ваше назначение на пост Министра МВД еще больше укрепило и прославило наше гениальное отечество. И имя ваше было прославлено и врезано золотыми буквами в историю всего счастливого человечества.
От всего сердца — Нина Герасимова, 24 марта 1953 года.»
Судьба жены Шепилова заметно отличается от того, что произошло с Еленой Бонч-Бруевич и Ниной Герасимовой. Она всего лишь была в глубокой опале.
Марьяна Унксова уже с детства была приближена к кругу «вождей» второго разряда. Ее отчим — Геральд был редактором «Экономической жизни» — достаточно важной в 30-е годы газеты. Мать — Анна Николаевна являлась членом женотдела ЦК.
Семья жила в трехкомнатной квартире в доме на Тверской.
Комната Марьяны не отличалась какой-либо роскошью: рояль, пара кресел, книжный шкаф, комод да письменный стол.
Столовая была меблирована еще проще: обеденный стол и несколько стульев. С ванной дела обстояли хуже. Пожилая домработница любила во время стряпни поставить на нее примус и керосинку, а посему, если кто-то хотел принять ванну, прежде должен был разобрать всю эту баррикаду.