Началась крупномасштабная операция по разложению русской армии с революционной и сепаратистской пропаганды (украинской) в лагерях военнопленных. По свидетельству Либкнехта, «германское правительство не только способствовало этой пропаганде, но и само вело таковую». Этим целям служил «Комитет революционной пропаганды», основанный в 1915 г. в Гааге, «Союз освобождения Украйны» — в Австрии, «Копенгагенский институт» — организация Парвуса, — и целый ряд газет революционного направления, частью издававшихся только на средства немецкого штаба, а частью субсидировавшихся им. К таким относятся: «Социал-демократ» (Женева, газета Ленина), «Наше слово» (Париж, газета Троцкого), «На чужбине» (Женева, с участием Чернова, Каца и др.), «Русский вестник», «Родная речь», «Неделя» и др. Наряду с распространением подобного рода литературы занимался «благотворительными делами» и «Комитет интеллектуальной помощи русским военнопленным в Германии и Австрии» (Женева), который находился в связи с официальной Москвой и получал оттуда субсидии.
В самом начале войны Ленин получил от «Союза освобождения Украйны» 5 тыс. долларов на издание своей газеты «Социал-демократ». Эту газету через посредство кайзеровского агента Александра Кескюлы (псевдоним — А. Штейн) тиражировали в германском Морском штабе. 9 января 1916 г. Штейн писал в главную немецкую штаб-квартиру: «В конце недели появится вторая брошюра ЦК РСДРП (т. е. Ленина). Деньги, которые я выплатил до отъезда, были украдены с типично русским хладнокровием. Вчера я выплатил сумму еще раз. Даже революцию нужно вбивать в этих русских полицейской дубинкой».
Чтобы определить ориентацию подобных изданий, достаточно привести несколько фраз, выражающих взгляды их вдохновителей. Ленин в «Социал-демократе» писал: «Наименьшим злом будет поражение царской монархии — наиболее варварского и реакционного из всех правительств…» Чернов, будущий министр земледелия, на такое изречение заметил в «Мысли», что у него «есть одно Отечество — интернационал…»
Наряду с использованием печатного слова, немцы приглашали сподвижников Ленина читать сообщения в лагеря. А немецкий шпион, консул фон Пельхе, занимался вербовкой агитаторов для пропаганды в рядах армии среди русских эмигрантов призывного возраста и левого направления.
Но все это была только подготовка. Русская революция открыла необъятные перспективы для немецкой пропаганды. Наряду с чистыми людьми, боровшимися действительно за народное благо, а потому изгнанных из страны, в Россию хлынула и вся та революционная плесень, которая впитала в себя элементы «охранки», интернационального шпионажа и бунта.
Россию часто упрекали в чрезмерных гонениях на инакомыслящих. История показывает, что на самом деле все обстояло не так. Петроградская власть больше всего боялась обвинения в недостаточной демократичности. Министр Милюков неоднократно заявлял, что «правительство признает, безусловно, возможным возвращение в Россию всех эмигрантов, без различия их взглядов на войну и независимо от нахождения их в международных контрольных списках». Министр даже вел спор с англичанами, задержавшими у себя большевиков Троцкого, Зурабова и других и не хотевших их отпускать. Но с Лениным и его единомышленниками дело было куда сложнее. Несмотря на требование русского правительства, союзники ни за что не желали их пропускать. Тогда в эту перепалку вмешалась Германия, крайне заинтересованная в возвращении Ленина и других большевиков на родину.
По признанию Людендорфа, немецкое правительство командировало Ленина и его спутников (в первой партии 17 человек) в Россию, предоставив им свободный проезд через Германию. Предприятие это, сулившее компенсироваться с лихвой, щедро финансировалось золотом и валютой через Стокгольмский и Копенгагенский центры, а также через русский Сибирский банк. Тем золотом, которое, по любимому выражению вождя мирового пролетариата, «не пахнет».