Я думал:
— Вот они простятся со мной и поедут домой. Там они будут жить, как рабы. Они будут работать на других, быть может, глупых и ничтожных. И это свободная жизнь! Не лучше ли бросить все и пойти с первой весной куда-нибудь на юг, к роскошному морю…
А Нина? Неужели она, с ее весенним смехом, не уйдет от них, от этих наивных людей, которые сами заковали себя в цепи?
Мы играли в горелки и я горел.
Подкрались тени и нерешительно распростерлись на земле.
Тогда люди простились со мной.
Я опять остался один, и сладкая грусть поспешила обнять меня. У моих ног речка что-то упорно лепетала, но я не понимал ее.
Я ждал с нетерпением грозы. Все притихло. Все слушало. Все было неподвижно. Нервные ласточки метались над внимательной рекой. Где-то, по ту сторону реки, зарычал гром, и кудрявые облака поспешили сомкнуться в тучу.
Вот уж первые ряды потемнели и идут на меня. Им тяжело нести собранную воду, и они скоро разорвут покровы свои, чтобы обдать горячую землю миллионами брызг. Торопливо сверкнула молния. Хлынул дождь.
Я стою без шапки и вдыхаю сырой воздух, пропитанный этим особенным запахом, который всегда бывает после грозы. Еще сверкающий зигзаг, и что-то тяжело грохнулось сзади меня: это молния расколола старуху ветлу. Я смотрю на ее труп и шепчу слова безумного мудреца: «Все ничтожно, все одно и то же, все было!»
Последние звуки грозы постепенно гаснут; приближается торжественная тишина, и я внимаю ей с трепетом. Я познаю уединение.
Вот я один и вызываю себя на поединок.
Я иду к себе в избу и вижу букет роз. Это Нина вчера их забыла. Я беру розы и возвращаюсь снова к реке. Цветы напоминают мне Нину, ее алые губы…
Поэтому я бросаю букет в воду и громко кричу:
— Прощай, Нина!
И на том берегу эхо насмешливо повторяет:
— Нина… Нина…
Я смотрю на камыш, который нежно шепчет что-то грустной речке; чувствую смешанный запах горькой полыни и сладкой кашки, и радость жизни охватывает меня.
В лес, лес!
Я чувствую себя бодрым, здоровым; я чувствую, как у меня крепко прилажены к костям сильные мускулы, и мне приятно сознавать, что грудь у меня широкая, зрение прекрасное и рука твердая…
Но что-то волнует меня, и я не могу понять, что именно. Ах, да, это эхо, странное и насмешливое. Оно повторяло мои слова:
— Нина… Нива…
Я думаю об этой девушке:
— Завоюет ли она себе счастье?
Глаза у Нины, темные, строгие и смотрят они укоризненно, но зато рот у ней чувственный, и она, кажется, смущается этим.
Наконец, я перестаю думать о ней. Теперь я свободен. И тотчас у меня является торопливая жажда жизни. Страстное желание щекочет мне грудь. Я вдыхаю пьяный аромат растений; голова моя кружится; я мечтаю о близости с землей; а она, умытая дождем, благоухающая, молодая и сильная, нетерпеливо ждет чего-то.
Я ложусь на теплую землю, слушаю шорох леса и чувствую, что земля в моей власти; я наслаждаюсь ее прелестями и в счастливом безумии шепчу:
— Ты моя, ты моя!
Я был на том берегу. Нина смотрела на меня влюбленными глазами и злым голосом говорила:
— Вы дурной человек. Я вас не люблю! Не люблю!
Я смеялся.
Теперь я дома и очень рад, что снова могу заниматься систематикой растений, днем читать сочинения по ботанике, а вечером Арабские сказки.
Итак, я снова наслаждаюсь уединением.
Ах, как хороша жизнь! Как хороша! Смотрите. Слушайте. Повсюду трепетное дыхание ее. Растения тянутся к свету с надеждою. Ветер целует облачко, и оно, смущенное, взволнованное, напрасно пытается уйти от нескромных ласк. Острые лучи царственного солнца купаются в зелени и воде.
И хочется мне воздуха, солнца, свободы…
Ах, как хороша жизнь! Как хороша! Смотрите. Слушайте. Повсюду трепетное дыхание ее.
Проходит секунда, минута, час…
Вся жизнь! Вся жизнь! Проходит жизнь, наступает смерть.
И как все ничтожно перед ее таинственным лицом! В истории человечества не более смысла, чем в истории жалкой водоросли…
Ко мне в избу пришел какой-то бес и все шепчет мне на ухо старую фразу: «Все ничтожно, все одно и то же, все было!»
И потом, зачем он улыбается, этот бес?
Я хочу быть счастливым по-прежнему, хочу солнца, хочу презирать все кроме неба, звезд и самого себя. Но зачем же тоска впилась своими когтями в мой мозг?
А тут еще Нина все чаще и чаще приезжает ко мне с того берега и, забравшись с ногами на нару, по целым часам смотрит на меня злым, укоризненным, влюбленным взглядом.