— Отчасти, господин комиссар, — грустно улыбнулась Анна. — О*Рейли — фамилия слуги, который нянчил Патрика. Его сын был ровесником моего брата и отдаленно похож на него. Очень отдаленно, но все-таки. Они дружили. А потом сын О*Рейли погиб, упал с обрыва. Патрик сильно переживал, может быть, поэтому и решил…
— …обмануть закон. Я понимаю, что все это очень романтично и красиво. Больше подходит для синема или романа. Выдавит слезу у нежных барышень, — проворчал Фома.
— Но Патрик не хотел ничего плохого, господин комиссар, — умоляюще сложив руки, произнесла Анна.
— Не хотел, да вышло, — вздохнул Фома. — Теперь из-за романтических бредней вашего брата непонятно даже, какая фамилия будет стоять на его памятнике… черт побери!
— Скажите, миледи, зачем вы представились учительницей этой жуткой бабе?
Анна смутилась.
— Понимаете, господин комиссар, мне не только хотелось увидеть брата, мне хотелось ненадолго стать другой женщиной. С которой не произошло, да и не могло произойти всего, что произошло со мной.
Фома покачал головой. «Два сапога пара — что брат, что сестра».
— И угодили из огня да полымя. А появись вы на пороге «пряничного домика» в истинном обличье — ничего бы и не было.
— Я вам бесконечно благодарна, господин комиссар. Мне даже не хватает слов, чтобы это описать. Если бы не вы… — она вздрогнула.
— Все уже позади, — улыбнулся Фома. — Теперь все будет иначе. Должно быть так.
…Совсем рядом кто-то выругался — крепко и громко. Анна вздрогнула и вынырнула из своих воспоминаний. К ней неожиданно подсел унылый длинноносый господин: весь какой-то «помятый», будто выкрученный — усталыми руками старой прачки. Господин весьма неопределенных лет и рода занятий.
— Доброго вам денечка, дамочка! — улыбнулся он. — Кого-то вы мне шибко напоминаете… красавчика одного. Полицейским был, но и нас — нет, не чурался. Патриком его звали, кажись.
— О*Рейли?
— Он самый, дамочка. А что, знакомы с ним?
— Как не быть — это мой родной брат, — вздохнула Анна. — А этот господин, смотрю, никак не успокоится. Почему он злится?
— Дык за дело, — развел руками «помятый» господин. — Ваш брат у него бабу отбил. Казалось бы, зачем? Их вокруг него мельтешило — как мошкары вокруг фонаря. Проходу ему не давали.
Он вздохнул.
— И ведь не просто бабу — невесту. У них все на мази было, к свадьбе шло, пару недель до венчания оставалось. И тут явился Патрик. И красавицу нашу — фьюитть! — взял да и сманил. Ладно бы, сам женился. Простить нельзя — понять можно. Хрена вам! Отбил, да и бросил. На месяц его «любви» хватило. Бедолага назад, к жениху, метнулась — а тот ее послал, в сердцах. Она потом на себя хотела руки наложить. Успели из петли вынуть, спасибо святой Кларе.
— Зачем он так? — тихо, почти шепотом, спросила Анна. — Нет, не могу поверить. Мой брат жестоким не был. Никогда.
— Не был, не был — да и стал, — пожал плечами «помятый» господин. — Я как-то встретил его в «Тележке старого Джо». Самый захудалый, паршивый бар — гаже некуда. И посетители, и обслуга — просто дрянь. А уж пиво какое…ойй! — он скривился. — Из наших никто в ту помойку — ни ногой. И тут вижу — Патрик, ба! И набрался уже до мутных глаз. Я возьми, да и спроси: зачем так? Не жалко бабу? Молодая, красивая, полюбила тебя.
Он как треснет кулаком по столу — вокруг аж оглянулись. Кто-то даже кружку уронил, не донес по назначению, ага. Патрик тут как заорет: «Я, что, один должен страдать?! Да?!» Чуть не подрались мы в тот вечер. Но не подрались все ж таки. Много было подобного — всякий раз драться, кулаки собьешь. М-да. Ох, заболтал я вас, — глядя на притихшую девушку, внезапно спохватился «помятый» господин. — Простите, за все, что наплел тут; что подпортил светлый образ, — покаянным голосом произнес он. Одним махом допил выдохшееся пиво, поклонился и ушел. Только дверь входная стукнула, глухо так.
Анна осталась сидеть одна, в тягостном молчании. Обескураженная, ошарашенная. С соседних столиков за ней наблюдали. Пристально, молча. С неиссякаемым любопытством.
— М-да. Шлепнул грязи на светлый образ, — шмыгнув носом, произнес очень неказистый, тощий господин в красном, траченном молью, шарфе. Один из тех, кто сидел в углу и молчал. — И ведь считает, что не сбрехал ни на грош. Не сойти мне с этого места!
Анна уставилась на говорящего. Что еще малоприятное она сейчас услышит? Какие откровения? Неказистый господин в драном шарфе снова шмыгнул и вздохнул. И неожиданно улыбнулся. Половина зубов у него отсутствовала, однако у девушки от этой улыбки внезапно потеплело на сердце.