Но приказ есть приказ. И сколько не сиди тут — не досидишься до истины. И за окном уже темно. Ночевать на работе сегодня повода нет. Домой, домой, домой!
Фома вздохнул, запер ящики стола и снял плащ с вешалки. Черный вязаный шарф уныло свисал из правого кармана. Фома чертыхнулся, но вытащить его и накрутить на шею не успел — в дверь постучали. На пороге возник один из младших офицеров, Ник О*Брайен. Фома вспомнил: один из участников недавней воскресной операции по зачистке наркопритона. Один из тех, кто последним видел в живых Патрика О*Рейли.
— Можно, господин комиссар? Вы не заняты?
— Заходи, — буркнул Фома. — Садись.
Парень, с виноватым видом, примостился на краешке стула.
— Не вздыхай, говори быстрей.
— Понимаю, что задерживаю, господин комиссар. Я второй день собираюсь вам рассказать — и то вас нет в Управлении, то меня. Простите!
— Короче.
— Я постараюсь! Мне покоя не дает та ночь — ну, когда погиб Патрик. Все шло нормально, никого из нашей цепи даже не ранило. И вдруг…
Он смолк, будто картина происшедшего той воскресной июньской ночью снова встала перед его глазами.
Фома молчал, хмурился. Ждал.
— Простите, господин комиссар! Не могу забыть, — Ник помотал головой, прогоняя наваждение. — Внезапно Патрик встал в полный рост, засунул пистолет за пояс — и распахнул объятья. С моего места все было отлично видно. Понимаете, господин комиссар, он… улыбался. Лицо стало вдруг такое счастливое, радостное… ч-черт!!! А потом он произнес что-то странное.
— Что?
— Да я не расслышал толком. Ребята говорили про какую-то «микумию». А перед этим Патрик выдохнул: «Анна!» Идиот… что на него нашло?!
— Мне рассказывали, Неймит пытался его спасти. Я верно понял?
— Пытался, господин комиссар. Он ближе других оказался, да и рисковый парень… был. Добежать хотел, на землю повалить, удерживать, прикрывая собой этого ненормального. Склонился в три погибели, чтобы шальная пуля не задела — да толку?
— Не успел…
— Не успел. Обоих «срезали». Патрика сразу. А Лесли в госпитале умер, через сутки. Когда тот притон взяли — ребята, со злости, меру сильно превысили. Но я их не осуждаю, — произнес Ник О*Брайен и, с вызовом, уставился на Фому. — Будь моя воля, на месте бы порешил уродов, а притон их поганый — с асфальтом сравнял.
— Не кипятись. Я тоже не осуждаю. И еще: господин суперинтендант уже давно дома, поэтому можешь говорить смело. Все, что думаешь, — господин комиссар улыбнулся и подмигнул удивленному парню. — А слова, что Патрик произнес… дай-ка подумать, хм. Скорей всего, это «Amica mea» — возлюбленная моя. Это из Библии, Песнь Песней Соломоновых.
— Так он из-за бабы, что ли, погиб?! Ох, идиоо-от… — Ник скривился, как от острой боли, и шарахнул по столу кулачищем.
— Тихо-тихо, офицер О*Брайен! И не из-за бабы, а из-за бессмертной возлюбленной, равной Пречистой Деве. Это ее так называют.
— Тогда я ничего не понимаю. Что ему привиделось, примерещилось?
— Может, он дури наелся или надышался перед выходом? Не грешил он подобным, а?
— Что вы, господин комиссар! Никогда! Нет у нас любителей этого дерьма, не надо меня сейчас проверять.
Фома прищурился.
— Я тебя не проверяю, не переживай. Верю-верю! Но… всякое бывает, знаешь. Подсунуть могли, под благовидным предлогом.
— Патрику?! Да он бы прибил на месте того, кто ему дурь всучить попытался бы. Потом — в наручники урода, потом — в камеру… и к вам. Он эту дрянь и тех, кто ее впаривает, люто ненавидел. Честнее и строже, чем Патрик, не было никого. За него я под топор шею подставил бы, господин комиссар.
Тот вздохнул, отвернулся.
— Да помню я, помню, как он твою младшую сестру из другого притона вытащил. Спас ее от этой дряни. А, значит, и всю семью. Она-то сама помнит, а?
— Такое разве забудешь, господин комиссар. Он еще и денег на ее лечение отвалил, не пожалел. Приходил к ней потом. Видя слезы — смешить пытался. Мать за него каждый день молится. Раньше — за здравие просила, теперь — за упокой…
Он замолчал и понурился.
— Патрик умный был, добрый, веселый. Всегда знал, что сказать тому, у кого на душе — ночь и черти воют. Ребята до сих пор мозги ломают — ну, что тогда произошло, черт подери?!
— И что ты от меня хочешь? — спросил Фома, хотя прекрасно понимал — что.
— Господина суперинтенданта бесполезно просить открыть дело, сами понимаете. Кричать начнет: вам, что, работы мало? Я подкину! Был бы Патрик графом, например, или сыном хозяина дорогой автостоянки — как этот придурок Энс… ой, простите, господин комиссар!