Затоптал я бычок и бегом туда. Дрянь творится, девку обижают, а я досыпать пойду? Щас! Петер, я то есть — не из таковских, — самодовольно произнес он. — Мне, конечно, наваляют, но ведь и я могу. Ага!
Потом вновь окунулся в пережитое той ночью и вздрогнул всем телом.
— Ну, и что, что там было?! — не утерпел Джон Доу.
— А ты слушай, не перебивай. Все скажу. Бегу, значит, я на тот голос — в самый дальний угол стоянки. Она ж у нас — почти с аэродром, полгорода свои «колеса» тут оставляет. А голосок опять: «Ну, прекратите! Хватит уже! Оба вы хорошие, оба вы любимые!» И потом опять: рык, рев, стук, визг, мамадорогая — словом, чертовщина. Ну, прибежал я туда… воды дайте! — и, схватив протянутый стакан, опрокинул его залпом. — Уфф, спасибо. Два здоровенных авто — черный «Минхерц» и серый «Верхгольц», столкнулись бамперами, фары горят, моторы ревут, колеса на ровном месте крутятся, а из-под них… Господитвояволя!.. из-под них ножки длинные торчат, тоненькие такие… будто упал кто, а два этих здоровяка переехать его или ее решили… и давят, давят, давят…охх! Жуть!
Он опять вздрогнул.
— Синема, — хмыкнул Гизли, не особо верящий рассказчику. Что ночью сдуру не привидится? Или спьяну.
— Оно самое. Только в жизни — жуть небывалая. Кинулся я бедолагу спасать, кричу: «Щас я, щас!», а тут машины вдруг ррраз! — и замерли. Только фары горят. И тиши-на-а-а. И вылезает оттуда человек. Девчонка. Спокойно так, будто не ее только что по асфальту размазать могли ровным слоем. Вид ужасно независимый, и глазами на меня — зырк-зырк! Худючая… кожа да кости. Уж на что стройняшек люблю, но эту прям накормить захотелось.
— Накормил? — поддел его громила-стажер.
Охранник мрачно глянул в ответ.
— Да пошутил я, пошутил.
— Видели бы вы эту бедолагу — не до шуток бы вам стало.
Майкл Гизли и Джон Доу переглянулись: как говорится, без комментариев.
— Сколько ж ей лет?
— Да сопливая совсем. Вроде как, взрослая уже, а так кто знает? Она мне свой паспорт не показывала.
— Приметы ее запомнил? Ну, хоть что-нибудь?
— Да ни хрена я не запомнил! Ночь, темный угол — слепая зона, кстати, и этот, как его… шок.
— У кого шок?
— У меня. От увиденного. Кое-кто на моем месте, вообще, обоссался бы. Если не хуже, — нервно хохотнул он.
— А ты нет?
— Я нет. Но вспоминать жутко…ох, ты-ий!
— Ну, что помнишь, то и давай, говори, — сказал Джон Доу.
— Не тяни кота за яйца, мою душу не томи, — подхватил Майкл Гизли.
— Вам бы все смеяться, — пробурчал свидетель Петер. — Вспомнил! Ноги офигенные, длинные такие — наверное, бегает хорошо. А глазищи какие…уйй! Огромные, да еще синие, яркие — точно сигнализация, ни у одной девки не видел, — хмыкнул он. — А так больше ничего.
— Точно?
— Говорю же, темно было.
— А глаза и ноги как разглядел? Машина проехала, фарами осветила?
— Так я же с фонарем был. И свет, и оборона. Если что, — подмигнул он.
— Ну, и как? Пригодился?
Свидетель вздохнул, заерзал на стуле.
— Пригодился… да не мне.
— Что, «пострадавшая» у тебя его вырвала и по башке оприходовала, бг-г?
— Вот в таком тоне я говорить отказываюсь.
— Ладно, извини. Пошутил я. Но ведь угадал?
— Угадал, — нехотя признался свидетель Петер. — Долбанула будь здоров — и стрекача. Когда очнулся под утро, от холода… те две машины тоже исчезли.
— Забрали хозяева, ясное дело.
— Если б забрали — меня б растолкали. Медицину вызвали, например. Да хоть до лавочки у забора довели б. А так…
Он осторожно дотронулся до здоровенной, с куриное яйцо, шишки на темени. И тут же скривился от боли.
— Ладно, обмозгуем. Спасибо за сознательность, Петер. Вот здесь подпиши все, что нам наговорил. Ага, здесь. Пропуск давай и все, ты свободен.
— А-а?
— Надо будет, вызовем, — улыбнулся Майкл Гизли.
Наконец, словоохотливый «ночной спаситель» ушел, но громила-стажер и его коллеги не успели, как следует, в деталях, обсудить услышанное. Разумеется, они собирались… разумеется.