— Доктор Кларенс Уиллоби… рад, безумно рад! Находиться здесь, рядом с вами, большая честь! Я прочел некоторые ваши труды — они великолепны, нет… они потрясающи! Разумеется, похвалы от полицейского — не столь весомы и лестны, как от любого из ваших коллег… и все-таки. Примите мое почтение, доктор Уиллоби! Мне не хотелось бы отрывать вас от дел и занимать ваше драгоценное время попусту. Я все понимаю — конфиденциальность, корпоративная этика, честь мундира и прочее, — быстро, не давая хозяину кабинета опомниться и вставить хотя бы словечко, произнес Фома. — Понимаю, что вы заботитесь о своих пациентах, чьи секреты не должны покидать стены вашей поистине замечательной клиники.
По-своему опыту, господин комиссар знал — лести, как и денег, много не бывает. И продолжал заливаться соловьем. Улыбка не сходила с его лица.
Доктор Уиллоби слегка поклонился, по достоинству оценив столь неординарный подход человека из полиции. Весьма приятно, весьма. И неожиданно, да.
— Умоляю вас: помогите! В сложившейся непростой ситуации, только вы можете меня спасти! — Фома молитвенно сложил руки. — Только вы можете пролить свет истины на это темное, туманное дело. Вы и только вы, единственный в своем роде и во всем свете!
— Я, право же, не знаю, господин комиссар, — доктор Уиллоби, изрядно польщенный, улыбнулся и приосанился. На его бледных и впалых щеках появился слабый румянец. Перед восторгом и лестью нелегко устоять, особенно, когда они вами заслужены, да-с. — А… что вас интересует, господин комиссар? Надеюсь, вы не попросите истории болезни или (боже, упаси!) свидание с кем-либо из моих уважаемых пациентов?
— Никоим образом, — уверил его Фома. — Меня интересует малость, пустяк. Сущая безделица.
— Ну-у, если так… я весь внимание.
— Какие именно пирожные ела госпожа банкирша, Соня Голдвиг, в тот самый вечер?
— Хм, — только и вымолвил доктор Уиллоби, отводя глаза в сторону. Кажется, он ожидал совсем иного вопроса. — Хм-м!
Фома внимательно следил за его лицом.
— Кажется, я неверно сформулировал свой вопрос. Попробуем иначе. Среди пирожных, в тот вечер, были крохотные, из теста и крема, в виде бутонов? Они еще такие забавные: брызнешь на них шампанским или хорошим чаем — они тут же «распускаются». Сам не брал — дороговато, согласитесь. Но рекламу помню.
Доктор Уиллоби все еще колебался. Как будто из воздуха, в его правой руке возник тонкий золотой карандашик. Он кружился, вращался, сверкал — и от одного взгляда на него сознание будто обволакивала незримая липкая паутина, голову заполнял туман, он становился все гуще, а воздух в кабинете все плотнее. Господину комиссару неумолимо захотелось спать, спать, спать… и сию же минуту! Повалиться… да хоть на пол, сунуть кулак под голову и, отбросив дела и мысли, умиротворенно закрыть глаза. Спать, спааать, спаааааать! Фома, с усилием, подавил зевоту и, нащупав в кармане плаща значок — с силой, уколол палец. Сонливость тут же прошла, туман рассеялся, и господин комиссар заметно повеселел.
Доктор Уиллоби окинул гостя недовольным взглядом, хмыкнул с досады — и золотой карандашик мгновенно куда-то исчез. А в кабинете стало как будто светлей и дышать полегче. «Вам бы в цирке выступать, доктор Кларенс Уиллоби, фокусы показывать, головы морочить доверчивым зрителям», с иронией, подумал Фома. Но произнес, разумеется, совсем иное:
— Прошу, всего одно слово! Да или нет?
— Да, — нехотя произнес доктор Уиллоби.
Фома прочитал в его взгляде: «Не требуйте от меня большего, господин комиссар. Ни слова, ни полслова, ни-че-го». Что ж… негусто. За неимением лучшего, сойдет.
— Благодарю вас, — слегка поклонился господин комиссар, и хозяин кабинета и клиники, «опекун больных душ», доктор психиатрии Кларенс Уиллоби, поклонился в ответ.
Когда Фома уже взялся за дверную ручку, хозяин кабинета неожиданно окликнул его.
— Господин комиссар, вы часто читаете местные газеты?
— Случается.
— Полезное занятие. Не оставляйте его, господин комиссар, в ближайшее время — особенно, — подмигнул доктор Уиллоби. — И можете считать это моим ответом на все… ну, почти на все незаданные вами вопросы.