— Отвечай на мой вопрос!
Ответить-то я, конечно, отвечу, только вот ведь и мой вопрос интересен, правда? И в самом деле, скольких людей, которых расстреляли из-за его старательной работы и желания жить в самом центре Москвы, привозили ко мне, а? Во скольких его делишках именно моими руками была поставлена точка?
— Нестеренко, ну что ты вылупился? Я повторяю, откуда тебе известно, что некоторых осужденных хоронили на Калитниковском кладбище, а не привозили на кремацию?!
Ну что ж — раз уж ему так не терпится — у Петра Ильича всегда найдется ответ!
— Референт Московского совета Эммануил Абрамович Цейтлин приблизительно в 1932 году рассказал мне, что труп его расстрелянного родственника при помощи могильщиков Калитниковского кладбища был обнаружен семьей…
— Как это они его обнаружили?!
— Вот и у меня такой же вопрос возник! Ну уж точно не стол вертанули…
— Нестеренко, как они обнаружили захоронение?!
— Встретившись как-то с Головым, я спросил его, как это так получилось, что труп расстрелянного оказался похороненным на Калитниковском кладбище и родные имели возможность оформить могилу…
— И что он на это ответил?
— Голов ответил мне, что такие факты действительно имели место быть, однако к периоду, в который случился наш разговор, они уже были устранены…
— А почему вы вообще говорили об этом с Головым?
— В период с 1932 по 1935 год, как вы знаете, я ведал всеми кладбищами Москвы. Однажды я сказал Голову, что в связи с тем, что трупы расстрелянных преступников незаконно закапываются на Калитниковском кладбище, может произойти казус, когда могильщики, копая яму для «нормального» погребения, обнаружат вдруг сюрприз в виде трупов расстрелянных…
— И как на это отреагировал Голов?
— Голов фыркнул, что меня это не касается.
— Понятно. Тебе еще известны случаи, когда родственники расстрелянных обнаруживали трупы и устанавливали могилу?
— Со слов Голова, таких случаев было всего несколько, но конкретно больше ничего показать не могу.
— Уверен?
— Как пить дать.
— Были ли случаи, когда прах расстрелянных уходил на сторону?
— Прах?
— Да, Нестеренко, прах!
— Во-первых, иногда прах забирали на удобрения в поля…
— Зачем?
— Это вы у Вавилова спросите…
— Я же сказал тебе — хватит острить!
— Во-вторых, зимой в целях экономии песка, которого, надо отметить, на кладбище поставляли чрезвычайно мало, я посыпал дорожку от крематория до ямы, но только в нескольких местах, чтобы не поскользнуться. Так или иначе, масса, так сказать, утерянного или изъятого праха всегда оказывалась совершенно незначительной, так как четкого указания, куда и сколько я должен был ссыпать, у меня никогда не было.
— Ясно. Значит, я правильно понимаю, что привезенные Головым и Блохиным трупы ты всегда кремировал по ночам?
— Конечно, а когда же еще?! Днем ведь у меня была основная работа…
— А спал-то ты когда?
— Обыкновенно я спал с пяти до десяти часов утра, к тому же, если позволяла ситуация, любил на полчасика провалиться и в сон дневной — днем, если вы замечали, гражданин начальник, самые интересные видения обыкновенно случаются. Знаете, однажды…
— Нестеренко, мне тут не нужно твоих снов!
— Отчего же?
— Меня интересует твоя профессиональная деятельность, а не сны!
— Профессиональная?
— Да! Вот, например, сколько ты кремируешь за день?
— За день сложно сказать…
— Напрягись!
— Официальных или ночных?
— Сперва официальных…
— Проще посмотреть по годам… В 31-м, помню, я кремировал что-то около 8300 человек, в 32-м — чуть более 9000. Далее эта цифра оставалась примерно на этом же уровне. Получается — в среднем двадцать человек в сутки, но это, повторюсь, без ночной работы…
Бог тефры. Все вулканы мира, милая, завидовали количеству пепла, которое я ежедневно производил. Мой подвал на Донском кладбище был настоящим царством Аида. Сын Реи и Кроноса, брат Зевса, я был тем, чье имя старались не произносить. И все же, милая, я был не Танатос — я был не смерть. Скорее Аид — Аид, правящий царством, которого не желал. Зевсу — мир людей и мир неба, Посейдону — мир морской, а мне все кладбища Москвы и первый крематорий — место, которое даже у богов вызывало отвращение...
— Так а что в другие года?
— Говорю же — в другие года примерно на этом же уровне, меньше только в 1938-м…
— А что произошло в 38-м?
— Печь не выдержала…
— В смысле?
— После 37-го у нас, если так можно выразиться, начались проблемы с поддержанием постоянной температуры репрессий — человек может вытерпеть многое, а вот техника иногда нет. На год мы оставили только утренние кремации, а по ночам Блохин возил трупы на полигоны.