— Ее носила моя мать.
Тут рядом с Айшой появился Жервез де Моргон. Его взгляд остановился на броши, затем он посмотрел ей в глаза. Его недоумение сменилось подозрением. Жервез выглядел скорее растерянным, нежели опасным, однако его напряженный взгляд испугал Айшу. Инициалы имени неизвестной матери она внезапно ощутила как клеймо. Прикрыв брошь рукой, Айша отвернулась от Жервеза.
Никто из гостей не заметил этого напряженного мгновения, за исключением Ги де Ришмона. Он вежливо поздоровался с Жервезом де Моргоном и беседовал с ним, пока все не начали спускаться вниз. За столом маркиза усадили рядом с Айшой, а Жервеза де Моргона — по другую сторону стола рядом с хозяйкой дома. Айша догадывалась, что ее сосед спросит о том, что произошло наверху, поэтому заговорила первой:
— Рада видеть вас в Париже. Я уже опасалась, что погода задержит вас дома.
— Нет, я писал. Меня захватила одна мысль, и я никак не мог отделаться от нее. Думаю, теперь мне это удалось, но приехал в Париж, чтобы убедиться в этом.
— Как мудро, — растягивая слова, заметила Софи де Бувье, сидевшая по другую сторону стола. — Ни одна мысль долго не проживет на званом ужине в Париже.
— Вы совершенно правы. Надеюсь, мои собеседники навсегда истребят ее.
Хозяйка дома приподняла брови.
— Или придумают что-нибудь лучше.
— Расскажите нам, что это за мысль, маркиз, и мы посмотрим, чего она заслуживает, — промолвила хозяйка дома.
Ги де Ришмон подался вперед и отвернулся от Айши. Она слушала рассеянно, удивляясь странному интересу Жервеза де Моргона к ее броши. Айша убеждала себя в том, что он не помнит об их встрече в Нанте, однако сегодня поняла, что Жервез проявляет интерес к ее прошлому. Но даже если предположить самое худшее и допустить, что, увидев Айшу, он узнал ее, могли ли инициалы матери поведать ему больше, чем ей самой?
Между тем Ги де Ришмон говорил:
— Моя мысль возникла после того, как я познакомился с одним манускриптом. Надеюсь, вы имели счастье не читать его. Его написал Пьер Купе.
— Небеса открыты пред всеми людьми? — спросил Кавиньяк.
— Конечно, мы, маленькие людишки, не читали его, — язвительно заметила Софи. — Это произведение вот уже сорок лет не покидает списка запрещенной литературы.
Маркиз продолжил:
— Как утверждает Купе, в Библии сказано, что все, святые и грешники, после смерти попадут на небеса. Когда я был молод, меня это обрадовало. С тех пор я изменил свое мнение. Неужели я, войдя во врата Царства Божия, встречусь с теми же людьми, которых мне пришлось терпеть на земле, причем без всякой надежды избавиться от них. Боюсь, в потаенных уголках рая найдется не больше радости, чем в таких же уголках ада.
Софи застыла над тарелкой, ее глаза сверкнули.
— Мы ждем волшебную фразу: «Присутствующих это не касается», иначе в наказание за этот вечер вы угодите прямо в чистилище.
— Присутствующие, — маркиз поклонился, — пожелали узнать мою мысль: развить ее они могут сами. В заключение скажу: если ад предназначен только для наказания грешников, а все грешники находятся в раю, то разница между раем и адом исчезает. Как я и опасался, это одно и то же.
Софи положила вилку и возмущенно осведомилась:
— Неужели такую мысль следует преподносить избранному обществу? Месье де Кавиньяк, я жду вашего приговора этой мысли, втягивающей нашу компанию в теологическую дискуссию.
Кавиньяк поднял бокал:
— Утопим ее в легкомыслии?
— Идет, — ответила Софи де Бувье.
Маркиз рассмеялся и обратился к Айше:
— Чем вы занимались в последнее время?
— Читала, как обычно. Я изучаю Жан-Жака Руссо, но боюсь, мадам де Бувье отнесется к нему столь же сурово. — Однако Софи уже завела разговор с гостем, сидевшим слева от нее, и не откликнулась на слова Айши. — Эту неделю я провожу в гостях у мадам Дюдефан.
— Правда? Как же она вас сегодня отпустила?
— Маркизе нездоровится, а у мадемуазель де Леспинас возникли неожиданные дела. — Айша заговорила тише. — Сегодня им нанесет визит месье д'Аламбер. Иногда его тайно впускают в дом раньше положенного часа, и тогда мадемуазель де Леспинас уединяется с ним. Я не могла лишить ее беседы с глазу на глаз с гостем, который приносит ей такую радость. А гость ведь такой умный.
Ги широко улыбнулся:
— Старый проказник.
— Больше ни слова. Если это дойдет до ушей маркизы, жизнь в монастыре Святого Жозефа станет невыносимой.
— Он влюблен в нее, это ясно. Но не волнуйтесь, это касается только их, и так оно будет и впредь.
Разговаривая с маркизом, Айша и не обращала внимания на других гостей. Это отчасти рассеяло ее беспокойство, но картины землетрясения то и дело вспыхивали перед ее мысленным взором.
Впервые за долгое время Айша задумалась о своем появлении на свет в грязной задней комнате мастерской в Форт-Рояле и о страшных мучениях матери. Судьба распорядилась так, чтобы ее с первого дня жизни подстерегали опасности и рабство. Родители Айши, кем бы они ни были, даже не нашли куска ткани, чтобы завернуть новорожденную. Она выжила потому, что ее забрала Лори и таким образом обманула судьбу.
Должно быть, Айша снова прикоснулась к броши, ибо маркиз посмотрел на украшение и спросил:
— Как звали вашу мать?
— Мне нельзя говорить об этом.
Ответ прозвучал более резко, чем ей хотелось, но маркиз только вздохнул.
После ужина гости перешли в богато обставленную гостиную, увешанную яркими гобеленами. Хозяйка заговорила о висевших на стенах сокровищах. Когда она умолкла, все собрались вокруг нее.
— Это мой любимый гобелен, — сообщила мадам де Кавиньяк. — Эти люди — индейцы из Северной и Южной Америки. Как экзотично!
Айша рассматривала ползучие растения и тропические листья. Охотники с перьями в волосах и коротких юбках держались за пояса. На самом верху парили неизвестные птицы, а от их ярких перьев к наконечникам стрел охотников тянулись едва заметные линии.
— Что скажете, мадемуазель де Нови? — спросила хозяйка дома.
— Живописная фантазия.
— Да? Но уверяю вас, действительность не менее поразительна. Вам стоит взглянуть на гравюры в книгах о путешествиях моего мужа — все они взяты из реальной жизни. Похоже, он это видел… в Бразилии. Или на островах Карибского моря? Как бы то ни было, — она указала на гобелены, смущенная тем, что не знает точного ответа, — жизнь в тех краях очаровательна.
— Но совсем непохожа на нашу.
Видно, Ги де Ришмон решил отвлечь графиню де Кавиньяк от своей юной знакомой.
— В охотничьей сцене мадемуазель де Нови хотелось бы увидеть чуть больше труда и грязи. Я согласен с ней: даже наши французские картины, изображающие охоту, кажутся чересчур аккуратными.
— Я говорю о коренных жителях, — насмешливо заметила Айша, явно разозлив хозяйку. — Эта картина соответствует тому, что Руссо рассказывает об индейцах, живущих на островах Карибского моря. Все это чепуха.
— Насколько я помню, Руссо не идеализирует острова Карибского моря, — вставила Софи де Бувье. Ее мечтательное настроение совсем исчезло. — Он считает, что коренные жители ведут очень простой образ жизни.
— Но он все-таки идеализирует их. Он заставляет их прыгать по джунглям, будто они свободные духи, собирать фрукты, когда они голодны, причем каждый из них живет в своей маленькой естественной вселенной, принимая решения только за себя.
Этот порыв эмоций привлек внимание гостей, все головы повернулись к Айше, но она уже не могла остановиться.
— Вы знаете, что происходит с людьми, которые пытаются жить самостоятельно в такой стране, как эта? — Она указала на гобелены. — Возможно, они и свободны, но эта свобода недолговечна. Они рано умирают. А если природа не сведет их в могилу, это сделает человек. Как может Руссо утверждать, что жизнь на островах Карибского моря свободна? До того, как на этих островах появился белый человек, там было каннибальство. А завоеватели из племени Руссо, прибыв туда, истребили коренных жителей. Их больше нет. Их выкорчевали из родной земли, словно сорную траву. Руссо может приводить их в пример, сколько ему заблагорассудится: он никогда не встретит жителя с островов Карибского моря, который возразит ему. — Айша с горечью посмотрела на гобелены. — Это ложь. Эта красота отравляет сознание. На гобеленах отражена кипучая жизнь, но изображенные на них люди давно погибли. Их убили руки, которые ткали материал для гобеленов.