Выбрать главу

Приблизившись к нему, Айша забыла Жервеза и все, что случилось с тех пор, как она покинула «Каскады». Она видела только лицо убийцы Жозефа.

Должно быть, он понял это; на его губах заиграла насмешливая улыбка.

— Скажи мне, чего ты хочешь?

Ненависть сдавила ей горло, но Айша все же вымолвила:

— Я хочу, чтобы вы заплатили за все, что сделали.

— Заплатил?! — не веря своим ушам, воскликнул он. — Чем? Разве у меня что-то осталось?

Наступила пауза, и Айша поняла, что он говорит не о деньгах, земле или имуществе. Хозяин подошел к серванту, на котором лежала деревянная коробка, достал пистолет, зарядил его и вернулся к ней. Айша все это время наблюдала за ним. Ей казалось, что она видит кошмар наяву. Снова встав перед Айшой, он протянул ей пистолет. Она схватила его, и он сложил руку Айши в кулак, опустив ее указательный палец на спусковой крючок. Затем большим пальцем он взвел его и поднял дуло пистолета так, что оно касалось его груди в том месте, где находится сердце. Он опустил руку.

— Когда сюда ворвется народ, скажешь, что я угрожал тебе и у нас завязалась драка.

Айшу трясло, но рука у нее не дрогнула. Она последний раз посмотрела в его глаза, которые вдруг широко раскрылись и уставились на нее. В их глубине Айша увидела пустоту.

— Ну, стреляй же! — приказал он.

Айша плотнее прижала палец к спусковому крючку, но тут представила себе выстрел, вспышку яркого огня и на долю секунды зажмурилась. Открыв глаза, она увидела, что хозяин стоит напротив и дышит так спокойно, что его грудь чуть поднимала и опускала прижатое к ней дуло пистолета. Пролетело еще мгновение.

— Вы мой отец. — Айша опустила пистолет.

Поморщившись, он взял пистолет и положил его на стол.

— Это еще предстоит доказать. Садись. — Поль-Арман указал ей на стул.

Айша села, сунула руку в лиф платья, отцепила золотую брошь и протянула ее ему. Положив брошь на ладонь, он повернул ее кончиком пальца.

— А где сапфир?

Айша тут же вообразила, как он дарит любовнице брошь с выгравированной буквой «А», в центре которой сверкает голубой камень. Она вспомнила, как Лори в последний раз показывала ей эту брошь — единственный ключ к разгадке ее рождения.

— Там не было драгоценного камня, когда моя мать… — У Айши стиснуло горло. Она вспомнила ночь, когда произошла ссора, и слезы на лице, которое она в детстве любила больше всего на свете. — Скажите мне, что она жива!

Он смущенно развел руками:

— Кто?

— Лори.

— Значит, ты все это время ничего не знала? Жервез для тебя ничего не выведал? — Успокоившись, он ответил: — Она была жива, когда я в последний раз уехал из «Каскадов».

Айша расплакалась. Она не могла сдержать слезы, они текли сквозь ее пальцы и капали на платье, а комната оглашалась рыданиями. Если бы Лори была здесь, она прижала бы ее к себе и не отпустила до тех пор, пока вместе с ней не пережила бы это горе. Однако перед молчавшим хозяином Айше пришлось овладеть собой, вытереть глаза и в конце концов успокоиться.

Поль-Арман сидел с каменным лицом. Чуть шевельнувшись, он опустил брошь ей на колени.

— Лори никогда не показывала мне ее. Что она сделала с камнем?

— Она не видела его. Думаю, моя мать продала его, чтобы купить билет домой.

— Домой, говоришь? Она не была креолкой. Ее родители жили в Нанте… чернокожий вольноотпущенный и светлокожая прачка.

— Жервез сказал, что они…

— Давно умерли. — Он вздохнул. — Хватит. Твой муж по какой-то недостойной причине воображает, что я позволю тебе жить так, как жили мои дочери, ходить по комнатам и тем местам, где они выросли. Наслаждаться жизнью, которую моя покойная жена и я создали для них. — Его глаза впились в Айшу. — Скажи ему вот что: мои дочери были утонченными барышнями, рожденными в достатке. Ты же родилась на помойке. Их матерью была аристократка, твоей — шлюха. Я скорее удочерю суку из моей псарни, чем стану глядеть на тебя хоть на секунду дольше.

Айша могла бы схватить пистолет со стола и пристрелить его, но то, что она увидела в глазах хозяина, остановило ее руку. Хозяин так и не понял Айшу: оскорбления предназначались не лично ей, он лишь хотел скрыть свою боль.

— Тем не менее вы мой отец. Я просила Жервеза отказаться от этого разговора, но он не послушал.

Плечи Поля-Армана поникли.

— Девочка, лучшее, что я мог бы сделать ради тебя, — избавить от этого продажного мужа.

Айша поднялась и вышла из комнаты.

Внизу ее дожидался Жервез. Взглянув на Айшу, он понял, чем закончился разговор, и помрачнел.

— Больше здесь делать нечего, — сказала Айша.

— Мне нет смысла говорить с ним?

Айша покачала головой.

— Тогда война, — заключил он. — Пошли.

Оставшись один, Поль-Арман еще ниже опустил голову и прижал руки к вискам. Один за другим в его сознании мелькали яркие образы, слова и лица из прошлого, причиняя ему боль и затрудняя дыхание.

В последние недели Поль-Арман всегда справлялся со слезами, ибо они калечили его душу и на несколько дней отнимали силы. Однако в это ужасное утро он не мог остановить слезы. Поль-Арман обхватил голову руками, опустил ее на колени и зарыдал от мучительной боли, оплакивая всех, кто потерян и кто уже никогда не вернется.

На Менорке стояла темная майская ночь, и в замке Сен-Филипп не горел ни один огонь, поскольку у англичан закончились сальные свечи, а также и все прочее. Ги де Ришмон припал к земле под оливковым деревом в небольшой рощице рядом с замком. Он устал, покрылся грязью и с нетерпением ждал, когда могильщик из Прованса, выбравшись из туннеля, присоединится к нему, чтобы остальные солдаты этого взвода до рассвета вернулись на свои квартиры.

После выздоровления и возвращения Ги на службу Ришелье смягчился, поручил ему командование ночным взводом и разрешил осуществить его план вырыть новый туннель. От рощицы он приведет к стенам замка, откуда начался рейд англичан. Так будут сэкономлены недели труда, и когда туннель пророют, головному отряду в день наступления почти сразу удастся проникнуть за стены замка. К удовольствию герцога, работа продвигалась быстро.

После стычки в апреле Ги почти смирился со своей судьбой. Солдаты французского взвода уничтожили английский оперативный отряд, подняли Ги и отнесли его в полевой госпиталь. К этому времени он потерял много крови и не сразу пришел в себя, но сама рана оказалась неопасной. Когда сняли швы, там, где пуля задела его висок, остался темный шрам и, похоже, на всю жизнь. Как заметил Ришелье, теперь Ги выглядел гораздо воинственнее и философом его уже вряд ли кто-то всерьез назовет. Ги выздоравливал на новом месте — в палатке, стоявшей ближе к линии наступления. Ему выделили капрала, который оказался хорошим денщиком и поваром. Днем он никого не подпускал к капитану, давая ему выспаться.

Ги научился более бесстрастно думать о Шарлотте де Нови. Лежа перед палаткой, выздоравливающий, Ги взглянул на остров, окутанный весенним теплом, на залитую ярким солнцем гавань и подивился тому, что не замечал такую невероятную красоту из-за непостоянства женщины. Он уже и так из-за нее поставил себя в глупое положение и считал, что сейчас у него нет причин для тоски.

Вдруг Ги услышал необычный звук. Казалось, будто по ровной поверхности приближались легкие шаги, затем в туннеле что-то упало. Согнувшись, Ги бросился в шахту. Он помогал себе руками в тех местах, где потолок опускался низко. В туннеле горели фонари, освещая стены, выложенные мешками с песком, и грубые доски, служившие потолком. Новые доски треснули и рухнули в туннель под тяжестью песка, погасив стоявшие впереди фонари. Могильщика придавило к полу туннеля, торчали лишь его ноги.