— Отойди, — бросил он. Они никогда не знали, как поведут себя, если дела пойдут плохо. Айша сказала Мерле, а Мерле передала всем остальным, что хозяин продает их в Риголе. Новость мгновенно облетела всю плантацию. Никто не мог найти Айшу.
— Иди в эту сторону и смотри под ноги.
Айша послушалась, но, дойдя до стены у высокого окна, надавила ладонями на высокую маслобойку и с силой толкнула ее. Большая бочка рухнула на пол и покатилась. Деревянные мешалки загремели в ней и выскочили, ударившись о столы с котлами. Когда все это свалилось в угол, Жозеф положил руки ей на плечи, но она стряхнула их.
— Я убью его. Сожгу его дом и его дочерей, и другого тоже. Видел бы ты, как он смотрел на меня.
Айша отвернулась, но Жозеф обнял ее сзади и прижался к ней. Она схватила его руку и впилась в нее губами. Он спросил:
— Ты знаешь, когда хозяин отсылает тебя в Риголе?
— Завтра, когда сделка будет завершена. Но только не меня, Жозеф. — Она вздрогнула.
— Мы убежим сегодня ночью. Слышишь?
Айша замерла, и Жозеф продолжил:
— Я думал об этом, когда работал с рыбаками. Я знаком с пиратом, капитаном Труа. Я сказал ему, что однажды ночью я присоединюсь к нему. Он рассмеялся и ответил, что за это мне придется заплатить золотом. Они не любят брать с собой рабов, потому что не хотят сердить плантаторов.
— Пираты?
— На днях они были в Сен-Пьере. Сегодня они войдут в гавань, чтобы взять воду и ром, а потом тут же отплывут. Мы отплывем вместе с ними.
Айша прижала руку к его груди:
— Зачем им брать нас?
— Я знаю капитана, за золото он сделает это.
— Где нам взять его?
— Сегодня вечером в конторе хозяина будет золото. Для оплаты белых служащих. Я сломал задвижку большого окна, поэтому его нельзя плотно закрыть. Я войду туда, когда стемнеет.
— Там горят свечи. Мишель говорил мне, что каждый вечер там горит много свечей. Они увидят нас.
— Не увидят, если будут заняты чем-то другим.
Жозеф ослабил объятия, но Айша стояла совсем близко, ухватившись за его рубашку. Они размышляли. Ее охватил прилив энергии.
— Хозяин ужинает один. Женщины пойдут к мадемуазель. — Глаза ее сузились. — Я слышала, ты рыбачил и поймал черепаху сирик ночью. Ты сохранил ее или выбросил?
— Сохранил. Некоторые делают из нее лекарства. Она в кустах позади завода.
— Ты сейчас пойдешь к большому дому?
— Да, чтобы работать в саду.
— Отдели кусочек от черепахи сирик и положи его в большой горшок на кухне. На ужин хозяину готовят черепаховый суп, никто не поймет, в чем дело, пока яд не начнет действовать, затем им будет чем заняться. Никто не заметит нас в конторе.
Впервые Жозеф подумал: то, что он планировал и на что он надеялся, может получиться с помощью Айши.
— Я сделаю это. Ты останешься здесь и будешь ждать.
— Нет! А как же моя мать?
— Ты не увидишь ее. Она догадается. Она не может бежать вместе с нами. Пираты никогда не возьмут с собой женщину.
— А как же я? — В голосе Айши прозвучало страдание.
— Они возьмут тебя как мальчика. Надень вот это!
Жозеф нагнулся, схватил узелок и бросил на стол рубашку, брюки и куртку.
— Ты сможешь, Айша. Ты сможешь быть, кем захочешь. Мы все изменим, твои волосы… только поторопись.
Она разделась, и он увидел каждый дюйм ее тела. Айша с трудом натянула одежду. Жозеф не прикасался к ней, но, стоя близко, вдыхал запах ее кожи, чувствовал, как ее волосы ласкают его, когда Айша наклонялась, чтобы застегнуть брюки. Желание не покидало его с тех пор, как он выбрал ее из всех. Жозеф размышлял, что произошло бы, если бы он не ждал, если бы овладел ею в первый же день, когда Айша позволила ему прикоснуться к себе. Вероятно, если бы она стала женщиной в его объятиях, у нее не было бы такой мальчишеской дерзости, как сейчас, и это дикое безудержное создание не согласилось бы бежать с ним в неизвестность.
Внезапно Жозеф ясно представил себе их обоих в каком-то далеком убежище. Пусть там темно, но в нем будут только они. Пусть там тесно, как в могиле, но они окажутся в безопасности. Поддавшись порыву, Жозеф схватил Айшу и прижал к груди. Она поцеловала его, и он ощутил вкус ее языка. Его руки проникли под одежду Айши и коснулись ее теплой кожи. Оба застыли, охваченные радостью, которую у них не отнимет ничто, кроме смерти.
Порой хозяин любил ужинать в одиночестве, потому что это давало время подумать. Он заказал простую еду и начал ужин с нескольких глотков пиратского бордо и куска свежего хлеба. Исход дня обнадеживал. Мервиль готов был выложить за Риголе больше, чем сам он потратил на землю и негров в конце прошлого года. Он расстанется только с парой ценных рабов, а позднее сбагрит Мервилю новеньких из Африки, и тот заплатит за них и примет на себя труд привести их в форму. И еще он на какой-то срок избавится от Голо. Хозяин вспомнил других своих внебрачных сыновей. Оба умерли в младенчестве, и он задался вопросом, выросли бы они такими же неприятными, как Голо, если бы выжили. Они все появились на свет более двадцати лет назад, в его юные годы. Затем он наслаждался с женами других плантаторов, не отказывавших ему в своих милостях душными днями, когда их мужья находились в поле. Черные девушки с плантации отдавались ему на попоне, среди кустов, у границ полей с сахарным тростником, и почти всегда без всякого насилия с его стороны. У него не было других женщин, никаких проституток и продавщиц из городских трущоб, которых брали и которым платили его ровесники, рискуя подцепить дурные болезни. Давным-давно он уже не смотрел ни на кого, кроме Лилианы, пока был на Мартинике. Визиты во Францию — другое дело. Однажды у него была любовница в Нанте. Такую глупость он никогда не повторит. Воспоминания о ней порой не давали ему покоя. Чтобы отвлечься от этого, он велел немедленно подать суп. Дело с Риголе осложняла Лори: ему не хотелось отдалять ее. Лори была единственным существом на плантации, способным противостоять тому, с чем ему, как плантатору, не удавалось справиться уже много лет, — смертность среди его рабов росла. Он помрачнел, подумав о реальных фактах, которые сообщил бы Мервилю, если бы был глуп. Тот мог догадаться и сам, если бы умел считать. Но тот не умел. Он сам давно уже занимался вычислениями и чуть не плакал, приходя к окончательным выводам. Здоровый полевой рабочий стоил тысячу ливров. Только в течение шести лет окупалась его стоимость и деньги, уходившие на содержание. Раб, родившийся на плантации, приносил прибыль через еще большее количество лет. Средняя продолжительность жизни негра, работающего на его плантации, составляла жалкие пятнадцать лет. Проблема состояла не в том, как он кормил и одевал их, хорошо ли инструктировал своих надсмотрщиков, чтобы они были в меру заботливы и жестоки, заставляя рабов все время держаться в форме. Смерть преследовала его рабов. Чтобы поддерживать плантацию на плаву, следовало постоянно увеличивать количество рабочих рук. Однако каждый год смертность превосходила рождаемость. Один из трех детей умирал, а те, кто выживал и взрослел, неизменно заболевали. В прошлом он прибегал к помощи аптекарей и врачей из миссии, но смертность не уменьшалась. Он не мог даже приближаться к госпиталю, который сам содержал, настолько велико было его отвращение к находившимся там пациентам. Готовясь к визиту Мервиля, он приказал очистить госпиталь и тюрьму на случай, если его гость пожелал бы посмотреть эти заведения.