— Подойди, — сказал Раньеро и иронически добавил: — Это незаразно.
Айша пожалела, что выказала смущение. Младший Калцабиджи нахмурился, заметив ее досаду. Другой молча рассматривал ее. Румянец на щеках Раньеро мог быть следствием лихорадки, ибо его глаза блестели, а губы пересохли. Проявляя нетерпение, он то и дело потирал предплечья сквозь тонкий батист белой сорочки.
— Вот до чего я дошел, если моя семья развлекает меня, приводя домой служанок.
Лицо Гульермо вытянулось, Раньеро поднял голову и похлопал его по руке, словно извиняясь за свое нелюбезное замечание. Айша подумала, что тот заболел, а настойчивый брат вытащил его из постели. Вскочив со стула, Раньеро подошел к фортепиано, сел на табурет, не спуская глаз с Айши, и коснулся клавиш. Прозвучала и угасла чистая нота. У мадемуазель Антуанетты было фортепиано, привезенное из Италии, но она редко играла, так что этот звук Айше был почти незнаком.
— Послушай еще раз, затем спой мне эту ноту.
Раньеро нажал на ту же клавишу, и Айша спела эту ноту так, что она прозвучала, как припев к креольской песне, и тут же добавила к ней еще одну ноту, длиннее.
Удивленно приподняв брови, Раньеро взглянул на брата и почесал затылок.
— Вот эти три.
Он сыграл три ноты, и Айша повторила их.
— И пониже.
Голос Айши понизился. Казалось, он устремляется в глубины моря, а что-то несется в бездну в нескольких дюймах перед ней. Пальцы Раньеро дошли до высокого регистра клавиатуры и замерли.
— Превосходно!
— Пусть она споет что-нибудь по собственному выбору. Тогда ты все поймешь.
Раньеро Калцабиджи поднялся с табурета и встал рядом с Айшой.
— Пусть будет так.
Айше не хотелось повторять песню, которую она пела сегодня днем: та звучала скорбно и ярко напомнила ей о длинных, жарких ночах в «Каскадах», когда одни рабы будили других жалобными песнями об утраченной любви. Она исполнила песенку о поре жатвы, которая рассказывала о сборе бобов, когда один человек работает на грядке, тянущейся через все поле. Айша покачивалась в такт мелодии; ее голос звучал то звонко, то глухо. Раньеро де Калцабиджи расхаживал перед фортепиано, а Гульермо опустился на стул и наблюдал за обоими, подперев голову руками. Когда песня закончилась, Айша взглянула на Раньеро, не понимая, заработала ли она еще три ливра или эти странные итальянцы вот-вот вышвырнут ее на улицу.
— Подумать только! — Раньеро снова сел на табурет. — О чем была эта песня?
— Говори же, девочка, — подбодрил Айшу Гульермо. — Рассказывай.
Айша пожала плечами.
— Она очень проста, — наконец ответила она.
— Тогда подойдут односложные слова. — Раньеро крепче обхватил свои предплечья, и Айша поняла, что кожа его все время зудит и ему мучительно прикоснуться к чему-либо. Он также не выносил, когда кто-то прикасался к нему. Айша жалела его, но встречала болезни куда ужаснее у своего народа. Айша снова пожала плечами: верно, содержание этой песни можно было объяснить одним словом.
— Ну? — нетерпеливо произнес Гульермо.
— Это песня о страсти.
Раньеро захохотал. Он ухватился за край табурета, чуть качнулся и снова выпрямился. Его глаза блестели.
— Твоя откровенность похвальна. — Он взглянул на Гульермо. — Брат мой, это не совсем то, что ты обещал мне.
— Нет, это именно то! К черту лирику! Самое главное — свойство ее голоса. Ты ведь этого и искал, когда писал свои сочинения.
— Конечно же, ты незнакома ни с одной оперой, — заметил Раньеро.
Айша покачала головой:
— Мои песни предназначены для работы и отдыха. Та, которую я пела на ярмарке, исполняются мужчинами: один мужчина собирается покончить с собой, потому что любимая им женщина отдала предпочтение другому.
— Вот именно! — воскликнул Гульермо. — Замечательное контральто. Представь, как ее голос, к примеру, будет контрастировать с сопрано Камиллы.
— Хорошо, хорошо. Ты ведь выступала на сцене? — Айша снова покачала головой, но Раньеро настаивал: — Однако у тебя ведь есть честолюбивые намерения?
— Я не вынашивал грандиозных планов, — вступил в разговор Гульермо. — Я лишь хотел, чтобы ты послушал ее голос и поставил его. Тогда она будет петь так, как ты задумал. И ты снова займешься привычным делом. Ты слишком давно пренебрегаешь работой. — Раньеро нахмурился, но Гульермо обратился к Айше: — Мой брат пишет либретто для опер. Его интересует такой голос, как у тебя. Ты сможешь исполнять определенные роли. Мы проведем эксперимент. Моя жена возьмет тебя в этот дом на несколько недель. Тебе дадут комнату в мансарде, и ты займешься работой по дому. Когда брат сочтет нужным, будешь заниматься с ним.