Никто из троих собеседников потом не вспомнит, о чем они говорили в первые мгновения встречи. Граф заметил:
— Мадемуазель, как прекрасно вы говорите на нашем языке.
Айша ответила с едва заметной улыбкой:
— Я получила образование в Париже.
Она всегда отвечала кратко и чуть глуховатым голосом. Графу захотелось остаться с ней наедине в экипаже и побеседовать более непринужденно. От Калцабиджи не было никакого толку, ибо в этот вечер он выглядел таким мрачным, будто его что-то не устраивало. Калцабиджи накинул Айше на плечи плащ. Графу показалось, что Раньеро слишком заботится о ней, и не мог скрыть досаду. Все спустились к экипажу. Слуга графа опустил лесенку, мадемуазель де Нови поставила одну ногу в туфле на высоком каблуке на первую ступеньку, граф вышел вперед, чтобы подать ей руку и помочь подняться в экипаж. Калцабиджи взял руку Айши и, прощаясь, поцеловал ее. Оба растерялись, когда Айша высвободила руку. Граф сел, и экипаж покатился в сторону Сены.
Раньеро отправился к себе в Пасси и, войдя в дом, даже не взглянул на других членов семейства. Обнаружив, что брат вернулся, Гульермо, поднявшись к нему, застал того у клавесина.
— Ну как?
Раньеро вздохнул:
— Граф с большим удовольствием повез ее на вечеринку.
Гульермо сел на стул:
— Значит, ты думаешь, что все получится?
— Почему бы и нет.
— Слава богу. Больше незачем волноваться. — Гульермо радостно покачал головой. — Эта девушка оказалась пробивной бестией, правда? Интересно, чего она добивается. Как по-твоему, нам удастся вернуть свои деньги?
Раньеро пожал плечами:
— У меня такое впечатление, что эта девочка собирается попытать счастья за ломберным столом. Если ей повезет, мы вернем деньги, если нет — бог с ними.
— Удача ей не помешает, если она хочет быть на равных с этой публикой.
— Дело в том, что у нее было немного своих денег.
— Откуда ты это узнал?
— Служанки сказали. Как ты полагаешь, почему мы взяли именно тех двоих? Дабы они целую неделю следили за ней и драгоценностями Сильвии. Так вот, Шарлотта нанесла визит в банкирский дом и сняла деньги со своего счета.
— Ну и ну! Она сама это сделала? Сколько она сняла?
— Точно не знаю. Сначала в банке не хотели давать ей деньги, но Шарлотта разгневалась и запугала банковского служащего. Тот ушел советоваться с кем-то, вернулся как шелковый и выплатил ей деньги. У нее были документы, подтверждавшие, на чье имя значится счет, и она сказала, что получила их в уплату причитавшегося ей долга.
— Что ты говоришь? И чье же имя значилось на этих документах?
Раньеро нервно заерзал, его локоть задел две клавиши, зазвучали низкие ноты, отчего оба вздрогнули. Наконец он сказал:
— Какого-то месье Шарля.
Гульермо затаил дыхание, затем глубоко вздохнул, будто догадался, в чем тут дело.
— Ага! Деньги от последнего любовника! Что скажешь, а? — Он подмигнул Раньеро, но тот не ответил. Оба помолчали, после чего Гульермо задал вопрос, уже долго терзавший его: — У тебя же с ней ничего не было, правда?
Раньеро сдвинул брови:
— Нет.
— Почему же нет?
Раньеро с горечью посмотрел на него:
— Потому что я тщеславен лишь с дамами, которым мне нравится угождать. Возможно, ты забыл, но я помню, как она смотрела на меня, когда впервые вошла в эту комнату.
— Дамы? Но ведь она всего лишь служанка! Это угождать тебе!
— Так или иначе, я не забуду этого взгляда.
— Она — необычайное существо, — заметил Гульермо.
Раньеро начал играть таинственную погребальную песнь, которая угнетающе подействовала на Гульермо. Он встал и подошел к клавесину.
— Что-то новое: как это называется?
Раньеро оторвал пальцы от клавиш:
— Макуба.
— Звучит пугающе.
— Я еще работаю над ней. — Он снова коснулся клавиш и саркастически взглянул на брата. — Если не возражаешь.
Гульермо не выдержал и ушел. Раньеро продолжал играть мелодию песни о любви и разлуке, и постепенно перед ним возникал женский образ в желтом платье, исчезнувший в экипаже, смутные очертания лица в окошке, скрип упряжки и кожаных пружин. Раньеро твердил себе, что нельзя потерять то, чем не владел, но музыка, струившаяся из-под его пальцев, говорила о другом. Раньеро заставлял себя играть, боясь остаться в тишине, которая воцарится в этой пустой комнате, когда клавесин умолкнет.