И тут она вдруг подумала, простит ли ее Алекс, когда обман раскроется.
После того как они сели на лошадей, Патрик сказал:
— Мы поскачем наперегонки до вершины холма.
Сначала лошади шли голова в голову, по, понукаемый Ники, Наполеон перескочил через поваленную изгородь и начал уходить вперед. Когда они пересекали брод, он был уже на два туловища впереди. Уши у него были опущены, шея вытянута.
Чувствовалось, что большой гнедой жеребец наслаждается скачкой, как и она.
Радуясь одержанной победе, Ники придержала жеребца на холме, с вершины которого открывался вид на дом и конюшню внизу.
— Это было замечательно, — сказала она. Натянув поводья, они остановили лошадей под дубом, давая им возможность хорошенько отдышаться.
— Ну ты и молодчина! — сказал Патрик, поглядывая на Ники едва ли не с благоговейным трепетом.
— Какая уж там молодчина! — сказал Алекс, выходя из-за дерева. — Просто дурочка, которая во что бы то ни стало решила свернуть себе шею.
Патрик охнул.
— Она… она очень хорошо ездит, ваша светлость. Ведь она ваша ученица. Очень способная…
— Отведи лошадей в конюшню, — велел Алекс. — Салливан хочет потолковать с тобой. — По его тону было ясно, что главный конюх вряд ли ограничится просто словами.
— Да, ваша светлость.
— И не называй меня так.
— Слушаюсь, ваша светлость… извините, сэр.
Дожидаясь, пока Патрик уведет лошадей, Алекс сурово и молча смотрел на Ники. Ее сердце заколотилось так часто, что она с трудом могла дышать.
— Что до тебя, та peilte… — Он схватил ее за плечи и приподнял. — О чем ты только думала, когда отправилась кататься? Наполеон — очень ценное животное. К тому же и опасное. Просто удивительно, что ты не свалилась. — Он сильно встряхнул ее. — Мне следовало бы уложить тебя на колено и задать хорошую взбучку. А почему бы и не… — г ;0н сжал ее и кинул взгляд на лежавшее поблизости бревно, как бы намереваясь выполнить свою угрозу.
У Ники широко открылись глаза. Устремленный на нее взгляд можно было охарактеризовать единственным словом — уничтожающий. Она чувствовала могучую силу его рук, гнев, который заставлял его сильно стиснуть зубы. И вдруг она как бы перенеслась в дом Лорана — снова уворачивалась от тяжелых ударов хозяина и старалась превозмочь боль, прилагая отчаянные усилия, чтобы не показать страха. Она всхлипнула и вдруг обмякла в руках Алекса.
— Пожалуйста, не бейте меня» — в ужасе взмолилась она, — Пожалуйста…
Алекс ослабил хватку. Ни за что на свете не позволил бы он себе ударить ее. Аквамариновые глаза стали большими-большими, чуть ли не во все бледное лицо. Она вся дрожала.
— Ну что ты! То такая смелая, а то трусиха. Боже, что они с тобой сделали?
Она заплакала, ее тихие всхлипывания надрывали ему сердце. Он прижал ее к груди и дал выплакаться. Плакала она так долго, что его рубашка промокла от ее слез.
— Ничего, ничего, — успокаивал он ее, убирая медные пряди с заплаканных щек.
— И я даже не могу сказать, что сожалею. Было так чудесно вновь обрести свободу, хотя бы на один вечер.
Алекс отодвинулся.
— Бель-Шен не тюрьма, — пробурчал он. — И я прошу не так много. Только чтобы ты не крала моего самого ценного жеребца.
— Не говорите так… — Она подняла глаза, встречая его суровый взгляд. — Я же его не крала. Только дала ему немножко размяться.
— Да уж, конечно.
— Если вам это очень не нравится, обещаю, что никогда больше не буду этого делать.
Ники наблюдала за ним из-под густых темных ресниц. Он был в сильной ярости, вне себя. Но его лицо выражало и заботу, сочувствие. Неужели Алекс беспокоится за нее?
— А теперь домой, — велел он.
Она побежала вниз с холма, и Алекс проводил ее внимательным взглядом. «Почему она так занимает мои мысли?» Он пришел в бешенство, когда, маясь от бессонницы, отправился в конюшню и обнаружил, что стойло Наполеона пустует. Конечно, он даже не предполагал, что жеребца могли украсть, но не мог и догадаться, кто на нем разъезжает.
Когда он увидел, как она скачет наперегонки с грумом, то просто не поверил своим глазам. Она справлялась с лошадью лучше, чем он мог себе представить. Но с таким норовистым жеребцом, как Наполеон, шутки плохи. Странно, что он позволил надеть на себя непривычное для него седло. Странно, что подчинился такой крошке… Что ж, на этот раз ей повезло, а в другой раз, может, и не обойдется.
Вероятно, все же стоило высечь ее. Если на нее вдруг опять нападет желание скакать по плантации среди ночи, воспоминание о наказании должно ее остановить.
Алекс недовольно фыркнул. Он давно уже привык управляться со слугами. Почему же он сейчас ведет себя так Неуверенно? Эта девочка почему-то трогает его сердце, вызывает непривычное желание беречь и защищать ее.
Алекс тряхнул головой. У него не было никаких сомнений, что Ники — существо совершенно особое. В глубине души он был рад, что выкупил ее контракт: она заслуживает лучшей участи. И надо дать ей шанс показать себя. Если бы его не тянуло к ней все сильнее, он, конечно, и думать не стал бы, чем лучше всего занять ее в Бель-Шен.
Однако каждый раз, когда он глядел на нее, он как будто перевоплощался в Валькура Фортье. Его преследовали видения: как будет выглядеть ее тело, когда она достигнет зрелости. Как упадут и рассыплются по плечам ее медные волосы…
«Подожди три года, — сказал он себе. — Через три года ты сможешь сделать ее своей любовницей».
Впереди столько забот. В ближайшее время он должен жениться. Надо постараться как-то уладить напряженные отношения с братом. А сколько сил требует управление плантацией! Все эти три года он будет так занят, что они пролетят как одно мгновение.
В течение двух последующих недель Николь почти не видела Алекса. Он проводил изнурительные часы на плантации, а она работала дольше, чем всегда. Таково было назначенное ей наказание. Однажды она видела его на веранде, которую как раз подметала, но сделала все, чтобы избежать всякого с ним разговора.
Она отнюдь не сожалела о своей последней конной прогулке: одна ночь абсолютной свободы стоила всего, что ею было пережито раньше. Ее беспокоило собственное поведение.
«Как я могла позволить себе так раскрыться перед ним?» Ей надо было, не говоря ни слова, принять любое наказание, которое Алекс назначил бы ей. Как бы он ни поступил, все было бы тут же кончено: это никак не уронило бы ее в собственных глазах. Вместо этого она повела себя как трусиха.
Всего этого не случилось бы, не вспомни она в ту минуту Армана Лорана, торговца мануфактурой, который перекупил ее контракт у Рэмзи. Именно Лоран привил ей чувство страха.
Напиваясь, он нещадно ее бил, ломая кости и ребра. Вот почему она жила в постоянном страхе.
Затем ее перекупила Адриана Пэкстон. Эта красивая темноволосая женщина никогда ее не била, зато лживо обвинила в краже броши и отправила в тюрьму, так же наглядно показав, какую власть может иметь один человек над другим.
«Но прошлое осталось позади, теперь все иначе, — твердо сказала она себе. — Ты дочь Этьена Сен-Клера. Ты уже не в тюрьме, и, хотя ты там была, ты должна помнить, кто ты такая». Она помолилась, чтобы у нее хватило сил жить в соответствии со своими убеждениями: лучше уж потерпеть неудачу, чем изменить самой себе.
К следующему понедельнику она уже вернулась к своему обычному распорядку. Как-то сидя под дубом около конюшни, она обедала куском говядины и сыром, что было ее обычным обедом, когда вдруг увидела, как к ней направляется Алекс.
— Я так и думал, что найду тебя здесь, — сказал он, удивляя ее своими словами.
— Вы меня искали?
— Да, соскучился, видишь ли, по тебе, — сказал он с иронической усмешкой. В облегающих бежевых бриджах для верховой езды и снежно-белой рубашке он выглядел очень красивым. Из-под шляпы с плоскими полями, какие обычно носили плантаторы, сияли темно-карие глаза.