Словно бы ощутив ее ужас, Рафаэль протянул руку и взял ее за локоть.
– Ну же, кузина, не теряйте здесь сознание, – прошептал он, помогая ей выпрямиться.
– Как вы могли так поступить? – шепнула она, покачнувшись. – Вы же знаете, что я по салонам не хожу.
– Что? Разве вы не верите в мое мастерство?
Он провел ее в угол зала под скромные аплодисменты.
Прижавшись спиной к стене, она посмотрела на белый шейный платок и острый подбородок Рафаэля, который отгородил ее от гостей.
– Верю ли я? Я вас едва знаю! В моей голове с трудом укладывается то, как хорошо вы обошлись с моим отцом, и одновременно глупые любовные песни, которые вы распевали моей подруге, и неприятные вопросы, которые вы задавали моему брату. Да вы сами можете быть тем пиратом, о котором рассказывал месье Дюссой.
Рафаэль нахмурился и беззвучно присвистнул, глядя на девушку. На какое-то мгновение его карие глаза потемнели, став практически черными. Лиз показалось, что она заметила в них тень обиды.
От расстройства, что смущение заставило ее нагрубить, она закрыла рот ладонью.
– Простите, дон Рафаэль, – пробормотала она. – Я зря вам нагрубила.
Легкий смех развеял сгустившиеся тучи.
– Пират! Вы меня поймали. Как же я умен, если повредил собственный корабль, чтобы украсть золото из трюма и спрятать его от себя самого!
– Это не более глупо, чем платить кому-то за то, чтобы он купил подарки для вашей семьи.
Рафаэль картинно поклонился.
– Итак, мы выяснили, что дон Рафаэль смешон и глуп. И я отказываюсь дальше обсуждать эти очевидные факты. Меня больше интересует, какие отношения связывают вас с юной рабыней по имени Скарлет, из-за которой вам сегодня досталось.
А, ну пожалуйста. Если она ему не скажет, он все равно узнает. Кроме того, он и так уже в курсе, что она сестра рыбака и дочь пьяницы-паромщика. Бессмысленно скрывать правду.
Она внимательно посмотрела на гранатовую булавку, спрятавшуюся в складках его шейного платка.
– Предупреждаю, это очень длинная и скучная история.
Он улыбнулся и взял ее под руку.
– Тогда давайте отведаем закусок и пройдемся по комнате. Я не спешу.
– Очень хорошо.
Закуски были расставлены на длинной буфетной стойке, установленной между створчатыми окнами, что выходили на главную галерею. Огромное количество всевозможных кондитерских изделий было разложено на многоуровневых серебряных подносах, стоявших рядом с кристальным кубком, наполненным какой-то светлой жидкостью – возможно, шампанским, но, скорее всего, лимонадом. Рафаэль наполнил бокал и подал его девушке.
– Спасибо.
Сделав глоток, девушка боролась теперь с желанием поморщиться. Некоторые напитки были созданы лишь для украшения. Рафаэль поднял бокал:
– Я склонен полагать, что мы выживем.
Взяв девушку под руку, Рафаэль повел ее по салону. Через какое-то время Лиз украдкой взглянула на спутника и увидела, что он задумчиво смотрит на нее.
– Ну же, кузина, – сказал он. – Рассказывайте.
Девушка улыбнулась, несмотря на то что ей не хотелось ничего рассказывать.
– Вы познакомились с моим папá.
– Ах да, ваш папá. Я знал, что ему уготована роль в этой длинной истории.
– Да, но он не был прежде столь outré.
– Outré? Я не знаю этого слова.
– Невоспитанный. Не принимающий общественные правила.
– И какое же отношение ваш невоспитанный папá имеет к этой гарпии?
На этот раз настало время усмехнуться Лиз.
– Мой папá и мадам Дюссой были одно время помолвлены!
5
Держа в руках поднос с грязными бокалами от шампанского, Скарлет стояла на заднем крыльце перед зданием отдельно построенной кухни. Музыка и гул разговоров доносились через открытые окна в передней части дома, раня ее, словно отравленные шипы кожу. Не для тебя. Не для тебя, девочка. Никаких танцев, и не разговаривай с гостями, даже если они приходятся тебе родней.
Как Лиз оказалась в салоне мадам, разодетая, как французская кукла? Она чуть не уронила поднос от удивления, когда увидела кузину, гуляющую по салону под ручку с этим испанцем. Судя по тому, как он мастерски разделался с мадам днем, когда она без лишних вопросов выпустила из своих лап Лиз, именно он предложил кузине прийти сюда. Она слышала, что испанские мужчины с рождения обладали гордыней, чувством превосходства и собственного достоинства, которое исходило из их пор подобно экзотическому аромату.