– Да, я в курсе. А вот вас в последние дни почти не вижу. Между тем важные события происходят не только здесь.
Дулуская маска опустилась на его лицо, и Элоатри чуть не улыбнулась.
«Неужели ты так глуп, Себастьян Омилов? Или ты забыл, что такое Дезриен?»
Видимо, да, если он думает, что ей не под силу разгадать то, что скрыто под вежливым обличьем аристократа.
– Проект отнимает большую часть моего времени, – ответил он. – А от политики я отошел десять лет назад.
– В то же самое время, когда нынешнего Эренарха насильно свели с одного пути и направили на другой?
Омилов смотрел угрюмо. Если он сейчас скажет что-нибудь о Брендоне, она сможет подвести разговор к тайне, окружающей бегство Брендона от страшного оружия, о котором говорил Томико, – тайне, которая поставила ее, Элоатри, в это чудовищно сложное положение.
– Благодаря десяти годам уединения я мало осведомлен о чем-либо, кроме ксеноархеологии, – как бы извиняясь, сказал Омилов.
Виновный бежит и тогда, когда нет погони. Он прекрасно понимает, куда она клонит, и по какой-то причине не хочет ей помогать.
– Тогда понятно, почему вы столько времени проводите здесь, – мирно молвила она. – Это, вероятно, единственное на Аресе место, свободное от политики. – И сказала, не дав ему ответить, – на данный момент она узнала все, что хотела знать, и незачем было еще больше настраивать гностора против себя: – Я не хочу отвлекать вас от ваших исследований – я ведь понимаю, как они много значат для войны. Но у меня есть сведения, которые могут быть вам полезны. Я только что узнала, что Вийя и эйя знают о гиперрации.
– Разумеется, они знают, – фыркнул Омилов. – Разве в обзорах об этом не говорится? Они, конечно же, узнали об этом на Рифтхавене. Нам это известно из записей их бесед.
Элоатри указала на стену, теперь проступившую сквозь топкую голографическую дымку звезд.
– Я имею в виду эту гиперрацию. Эйя чувствуют, что она здесь, на Аресе. И пытаются пробраться к ней. Есть даже вероятность, что через нее они по-прежнему связаны с Сердцем Хроноса.
Омилов вытаращил газа и засыпал ее вопросами. Откуда она это знает? Могут ли эйя показать, в каком направлении находится Сердце Хроноса? Как так – «не знаю»? А кто знает?
Элоатри стала рассказывать ему о Мандериане, гносторе-должарианце, но тут вестник снова прозвонил, и люк с шипением открылся.
Элоатри сразу узнала сына Омилова, Осри, и ее поразило отсутствие в нем злости, которая раньше казалась неотъемлемой чертой его характера. Женщина рядом с ним, в форме капитана Флота, тоже оказалась ей знакома. Марго Нг, герой Артелиона.
– Я сознаю, что явился без приглашения, отец. Я не вовремя?
Элоатри опередила ответ Омилова:
– Больше мне нечего вам сказать. Вы должны поговорить с Мандерианом. Я устрою вам встречу в Обители.
– Очень хорошо, но я прошу вас остаться. У меня есть еще несколько вопросов, на которые вы, возможно, сумеете ответить. Как раз наоборот, Осри, – сказал Омилов сыну. – Проекция все равно отключена – ты не мог выбрать лучшего времени.
– Отец, это капитан Нг. Помнишь, я говорил тебе о семинаре по тенноглифам, который она организовала, – я посещаю эти занятия, чтобы помочь тебе с информацией, получаемой по гиперсвязи.
Нг вышла вперед, заинтриговав Элоатри. Капитан Флота, а движется с грацией танцовщицы. Что у этой женщины в прошлом?
– Гностор Омилов, Евгений бан-Зигель просил меня передать вам привет, если представится случай, – поэтому я уговорила вашего сына познакомить нас.
Элоатри наблюдала за сложным ритуалом представления. Он сопровождался обоюдными вопросами о третьих лицах, создавая сеть общих знакомых между Нг и Омиловым.
Она Поллои, но эти игры умеет вести не хуже любого дулу.
Затем гностор представил и ее, втянув тем самым в ритуал, и Элоатри оказалась в фокусе теплых карих глаз, светящихся живым умом.
– Нумен, – сказала Нг, – знакомство с вами – честь для меня.
– Взаимно, капитан. Но если у вас к гностору личное дело, я могу и уйти. Надеюсь, однако, что вы вскоре выберете время и навестите меня в Обители.
Нг сделала рукой дулуский жест, охватывающий всех присутствующих.
– Я вторглась только на минуту, и дело у меня скорее светское. – Она склонила голову перед Омиловым. – По крайней мере мне хочется, чтобы оно оставалось таковым. Вы знакомы с Архоном Тимбервелла, гностор?
Омилов поклонился в знак согласия, и его кустистые брови выдали легкое удивление, тут же сменившееся внезапной, почти невольной улыбкой.
– Да. Я получил приглашение и собирался отклонить его, поскольку должен работать.
Нг ответила весело, но с очень верно рассчитанной дозой сочувствия.
– Я, к сожалению, не могу похвалиться знакомством с Архоном и очень нуждаюсь в провожатом, чтобы не наделать ошибок.
«И провожатый должен быть штатским – это покажет Шривашти и его высокопоставленным гостям, что ее присутствие носит исключительно светский характер», – подумала Элоатри. К этой мысли добавилась другая, более уважительная: она реалистка, и очень ловкая. Она должна знать, что гностор был учителем наследников Панарха.
Омилов снова поклонился, давая понять, что принимает на себя эту обязанность. При этом в наклоне его головы и положении рук заключалось нечто такое, что капитан едва удержалась от смеха. Никто не произнес ни слова, однако все они с артистической тонкостью обменялись мыслями о предстоящем приеме.
Данденус Лит-Харкацус вышел из шаттла вслед за отцом. Вот он, знаменитый корабль Архона Шривашти. Отец держался невозмутимо, не глядя ни вправо, ни влево. Данденус воспринял это как указание и тоже встал смирно, но его глаза шмыгали вбок, вверх и вниз, вбирая все, что возможно.
Шлюз открылся, и они прошли в коридор, от которого у Данденуса захватило дух: с одной стороны – пятидесятиметровый обрыв, с другой – мозаика, представляющая мифологические фигуры Утерянной Земли. А под ногами – живой ковер из мха, делающий неслышными шаги.
Эта яхта явно была больше, чем любой торговый корабль Харкацусов, – и, наверное, как восторженно предположил Данденус, быстроходнее и лучше вооружена, чем военный фрегат такого же размера.
Но свои впечатления Данденус держал при себе. Все Харкацусы питали глубокое недоверие к Шривашти – так бывает, когда тебя превосходят в твоем же собственном деле. Данденус обнаружил это, когда начал изучать семейные файлы. Отец же ненавидел Архона так, что это намекало на нечто большее.
И все же они здесь. Их, как родственников по браку, включили в число приглашенных на прием, и отец сказал, что отказ от приглашения равносилен политическому самоубийству.
Данденус подумал мимоходом, увидит ли он здесь свою мать. Хотя она и проводила два месяца в году, предусмотренные брачным договором, во владениях семьи Харкацус, Данденус едва ее знал.
Они завернули за угол и оказались под кроной скрюченного аргана. Серебристые листья в форме рук тянулись к источнику света внизу, призрачные и странно трогательные. Вдали звучала музыка на двенадцать тонов – так тихо, что Данденус скорее чувствовал басы, чем слышал их, но от музыки в сочетании с загадочными ароматами бесшумного тианьги у него шевелились волосы на шее. Здесь могло случиться что угодно – и если вспомнить слухи, ходившие по школе относительно его знаменитого свойственника, возможно, и случались.
И вдруг, без предупреждения, перед ними явился сам Архон. Данденус никогда не встречался с Тау Шривашти лично, но видел множество его голограмм и сразу узнал этого высокого, красивого мужчину в великолепном, травянисто-зеленом с золотом, костюме.
– Кестиан, – произнес Архон, протянув обе руки отцу Данденуса. Его голос звучал мягко, но предостерегающе, словно урчание дикого кота.
Гость слегка коснулся его рук и отвесил формальный поклон, на который Шривашти ответил с обезоруживающе уважительной грацией радушного хозяина. Вслед за этим Архон обратил внимание на Данденуса, на миг впившись в его глаза своими, которые казались золотыми в приглушенном свете. И улыбнулся.