— А как же цены?
— Взлетят, разумеется, но не вдогонку, пониже.
— А народ?
— Народ безмолвствует. Мы так неистово наслаждались своими страхами и надеждами в течение двух-трех веков, что сейчас отдыхаем. Как только каждый ощутит самого себя на этой земле, все изменится в одну ночь. Ничто его не остановит.
Обнимая его, Валентина опустила руки ему на грудь, под рубашку, ниже.
— Что будет с рекламой?
Ей хотелось, чтобы он поработал и для нее тоже, прежде чем изменится настрой этой минуты.
Он повернул лицо, коснулся губами ее губ. Развел ее руки, вздохнул и поднялся.
— О делах поговорим на яхте. Оденься поскромнее, в платочек, длинную юбку. Мы плывем на дальний остров, через два водоема в ожерелье Селигера. В мужской монастырь.
— Ты им помогаешь?
— Им все помогают. Разруха несказанная. Поспеши, яхта на плаву.
Они спустились по влажной обрывающейся тропинке к пирсу. На воде, покачиваясь и отражаясь в волне полированными боками, стояло довольно крупное судно, напоминающее парусные гоночные суда прошлого века.
— «Улыбка», — прочитала Валентина. Она помнила ее с прошлого года. — Похожа на антиквариат, да, Алекс?
— Так оно и есть. Когда-то на подобной ей ходил страстный яхтсмен, знаменитый русский дипломат Горчаков, член всех европейских яхтклубов. А воспроизвел ее с точностью до деревянной заклепки его внук, Коля Горчаков, мой друг по МГИМО, тоже классный яхтсмен. Уже четвертый год, как он передал ее мне на пользование и бережное хранение до своих лучших времен. Классная посудина. Редкостное дерево, полировка, тщательность швейцарских мастеров.
Валентина с интересом выслушала его и промолчала. Под белым косым парусом, меняя галсы, они бесшумно и быстро заскользили по водной глади. По обеим сторонам то сходились, то расходились зеленые хвойные берега, поросшие светлой корабельной сосной.
— Кажется, я могу дополнить для тебя историю семьи Горчаковых, — проговорила она задумчиво, держась рукой за канат и глядя в небо.
— Каким образом? — удивился Алекс.
— Несколько дней назад моя сотрудница Агнесса, из дворянского рода Щербатовых, венчалась с Николаем Горчаковым в Елоховской церкви, после чего он увез ее в Швейцарию.
— Агнесса Щербатова? Мне известно это имя, — для Алекса в этом сообщении было несколько уровней сразу. — Мой бедный Вертер — Роберт Кофман! Он будет безутешен! Рад за Николая…
— Но вернемся к нашим баранам, — Валентина меняла тему. — Что будет с рекламой, Алекс?
Алекс сразу переменился, в глазах появился тоскливый блеск.
— В посткризисной рекламе ничего хорошего ждать не приходится, — ровным голосом заговорил он. — Сократятся тиражи, почти исчезнет газетная подписка. Суди сама, какой интерес твоим клиентам вкладывать туда деньги? Зато могут остаться без присмотра целые участки, ныне принадлежащие крупным иностранным агентствам. Например, автомобили, связь. Особенно связь. Да твои щиты. Поэтому смотри в оба. Действуй быстро, агрессивно, поспеши, пока не поздно.
— Они вернутся?
— Без сомнений. Не те, так другие. Рынок-то бешеный. Делить прессу станут иностранцы либо наши через подставных лиц. Так делается во всем мире. Самодеятельность закончена, ты успела, и слава богу. Но главное в другом. В грядущие два года развернется звероподобная предвыборная схватка. Все превратятся в еду. Но если встать над ними, быть всевидящим и всеслышащим, иметь доверительную информацию со всех сторон и продавать ее по назначению в столицах и в регионах… эта игра может у тебя пойти. Скоро освободятся очень толковые ребята — газетчики, советчики, помощники, шептуны, с их связями можно вить веревки из любого депутата. И еще. Мои друзья из Аналитического Центра станут снабжать тебя информацией. Они предупреждены, но советую заключить с ними договор.
— Разве твоего слова недостаточно?
— Делай, как я предлагаю.
Алекс не решался ранить Валентину, открыть ей свой уход.
Она обеспокоилась. Это из-за кризиса, подумалось ей, конечно, из-за него. Экономический кризис — не шутка.
— Нам не следует тут задерживаться, — поежилась она зябко.
— Согласен.
— Уедем через два дня.
На другой день, очень мягко, умно и очень просто, Алекс посвятил Валентину в перемены в своей жизни.
Она поняла.
Она отпустила его также мягко, умно и просто. Но уехала первая, на поезде из Осташкова. В отдельном купе легла лицом в подушку и проплакала всю ночь.