— Рада, что все обошлось. До свидания.
— Лада!
В Париже стояла жара. Она опускалась на город вскоре после восхода и заливала улицы ярким жаром. Тридцать пять, сорок градусов ежедневно! Сами парижане спасались в отпусках на морских побережьях, но тротуары не пустели. Несмотря на зной, красивая толпа по прежнему колыхалась на Монмартре и Елисейских полях, люди сидели за столиками с мороженым и прохладительным, молодежь купалась в фонтанах, музеи были полны туристов.
Московская группа тоже не сидела, сложа руки. Вернувшись из Лувра и Версаля, и отдышавшись в овеваемых кондиционером номерах отеля, туристы отправлялись в Нотр Дам, подземные катакомбы или еще куда-нибудь. Время было расписано по минутам.
Шурочке было скучно. На второй же день после ужасного свидания ей захотелось домой. Она плохо спала, была нервозна, даже зла, ее раздражали умные разговоры об искусстве, которые велись за столом и в номере. В крови с новой силой бушевал молодой огонь. Ей казалось, что все лицемерят, что все хотят лишь одного, «того самого», особенно незамужние. Чего еще-то?
Как-то раз, проскучав в одиночестве большую часть душного дня, она надела купальный костюм и спустилась к бассейну. Освежиться. Он был устроен в виде огромного сердца и наполнен прозрачной, чуть струящейся водой, подсвеченной розовыми подводными лучами. Его огибала золотая кайма, прерываемая бирюзовыми ступеньками, уходившими в воду. В середине водоема красовался островок в виде лилии, на каждом лепестке которой мог поместиться один человек. Вокруг бассейна стояли низкие мраморные скамьи, чуть поодаль, в глубине светился бутылками бар. На скамьях сидели мужчины.
Мужчины, мужчины, их везде так много!
Шурочка оробела. Как у них принято? Не опозориться бы. Присев с краю, стала ждать, чтобы кто-то показал пример. Дождалась. Дама в короткой тунике вышла к бортику, сбросила легкое одеяние, оставшись в двух блестящих полосочках, спустилась в воду и лениво поплавала несколько минут, за что удостоилась веселых аплодисментов.
— О-ля-ля!
Шурочке она показалась тощей и костлявой, точно ощипанная курица, без верха и низа, одни блестки. «Олухи, — хмыкнула она. — Ужо я вам покажу». Смелость вернулась сторицей. С улыбкой красавицы из Тайнинки, теперь уже она приблизилась к бортику, попробовала воду белой ножкой с накрашенными ногтями. Потом медленно развязала халатик, обнажилась и, словно богиня, сошла по ступенькам в прохладные струи, оберегая от влаги медно-рыжие кудри. Подплыла к лилии и улеглась на один из лепестков, опершись на белую ручку. О-ля-ля! Знай наших!
Бултых! — во все стороны полетели прозрачные брызги. В воду прыгнул мужчина и вмиг очутился возле островка, молодой, носатый, с черной порослью на груди.
— Бонжур! — радостно улыбнулся он из воды.
— Здрасьте, — смешливо ответила она, показав мелкие белые зубки.
— О, по-русски! — воскликнул он, взбираясь на соседний лепесток. — Меня зовут Тома. Я изучаю русскую литературу в Сорбонне. Рад познакомиться.
— Очень приятно, — Шура шевельнула ножкой, — Александра, Шура.
Она приняла еще более рискованную позу, увидев в его глазах, что все можно.
— И какие же наши писатели вам нравятся? — спросила, покачивая подбородок на белом кулачке.
Он махнул рукой.
— Моя тема — пролетарские поэты двадцатых годов, они малоизвестны, держу пари, вы о них не слыхали, — его акцент был забавен, как лепет ребенка.
Он придвинулся ближе.
— Вы одна?
— С группой.
— Где же группа?
— В Лувре.
— А что же вы?
— Я уже была. А вы… парижанин?
— Я снимаю квартиру. Мои родители живут в пригороде, мы владеем землей и выращиваем на продажу овощи и цветы.
— Как цветы?
Шурочка так и села от неожиданности.
Он радостно улыбнулся.
— Вы тоже? У вас грунт или теплица?
К бирюзовым ступенькам они вернулись полными друзьями. Потом перекусили в баре и долго гуляли по улицам, по вечернему Парижу, в веселой толчее, среди мигающих разноцветных огней, опять что-то ели, пили и целовались прямо посреди улицы. На другой день он пригласил ее к себе, в однокомнатную квартиру, «студио», где спальня, столовая, кухня и даже ванная присутствовали одновременно. Выгнутые решетки тесного, в два шага, но полного цветов, балкона выходили на мощеную улицу с обшарпанными домами, увитыми плющом и виноградом. Центр города был не близко, но у Тома был свой жучок-автомобильчик, зеленый разрисованный «рено» как раз на двоих.
И здесь, вдали от всего привычного и надоевшего, началась восхитительная экскурсия Шурочки во французский «art-amour», роскошное любовное служение женщине, игры и ласки великой школы, сладостные уроки французского друга. А его… его она воспламеняла распаленной и неуемной русской страстностью, ночи напролет, с глотком вина в перерывах, но ни-ког-да! — тут Шурочка была строга и целомудренна, — никогда при свете дня!