Игорь если и вспоминался, то мстительно и с насмешкой, она просто перекинула, как бывает в юности, любовное покрывало с одной головы на другую. Зачем эти вечные трагедии?
Как истинный кавалер, Тома приглашал ее и в театр, и даже в ресторан, но Шурочка боялась своего застольного неумения и отказывалась. Страх опозорится перед иностранцами вообще доводит наших соотечественников до обморока, из-за него наши люди или вовсе отказываются от увеселений, или впадают в крайности излишеств и купеческого разгула. Поэтому Шурочка питалась в отеле, среди своих, где, кстати, было за все заплачено. И все же она немножко оконфузилась в кафе, куда ее затащил Тома. Седой скрипач с пышными бакенбардами, узнав, где ее родина, стал исполнять «Калинку» возле их столика, и, не зная, как вести себя в этом случае, Шурочка вежливо поднялась и немножко сплясала для всех, поводя плечами. О, что тут поднялось!
Излишне упоминать, что она вычистила до блеска странную «студио», но главное, она далеко упрятала свою стервозность, была проста, мила и заботлива. Она даже побаловала Тома борщом и голубцами в сметане. Тот был счастлив. В один из дней он привез ее к родителям. Она вошла в прекрасный двухэтажный дом с верандами и мансардой, полный красивых вещей, с низкими цветочными вазами на ступеньках, с винным погребком. Ей показали хозяйство с «европейской технологией». Намеками, не раскрываясь, она дала понять, что знает в этом толк и владеет таким же.
Тома со страхом ожидал окончания ее путевки.
— Мы поженимся в России, — мечтал он. — В начале августа я приеду в Новгород на Славянскую конференцию и увезу тебя в белой фате.
Она вздыхала от счастья. Если бы знал доверчивый Тома, какие исследования его личности, вкусов и привычек, склонностей и привязанностей, даже границы, до которой он уступает, предприняла она за это короткое время среди утех и поцелуев! — он был бы поражен их точностью. Третий мужчина не должен был сорваться. Обжегшись пару раз, Шурочка твердой рукой вела дело к венцу, не давая страсти ослепить себя.
В конце июля Алекс и Валентина появились на Селигере. Валдайское лето уже успело пропечь зеленый край ярким зноем, при котором на лесных опушках и вокруг полей закраснелась земляника, и от которого до самых глубинных придонных ключей прогрелись цепочки озер, и посечь грибным частым дождичком, при солнце и радугах, и даже возмутить спокойствие боковыми вихрями московского смерча, от которого полегло и благополучно поднялось нежно-зеленое поле льна, то самое, похожее на море полосами чуть разнящихся, светлых и темных, оттенков; в нем скоро добавился новый цвет, россыпь мелких голубеньких пятилистников в частых-частых рядках. Вершина лета отошла, припустили холодные дожди, еще не осенние, но упорные, затяжные. Приехав в ненастье, москвичи два первых дня гуляли под зонтами, жили без часовых стрелок в сумрачных длиннотах дня и просто отсыпались под объемный шорох дождевых капель по мокрой листве. Сверху лило, как из ведра, над озером висели низкие тучи, прекрасные виды затянуло туманом, и лишь хвойный бор на длинном мысу белёсо проглядывал с того берега сквозь надоевшую дождливую пелену. Шум всегда смирного озера казался неправдоподобно грозен, а волны его, косматые, желтые от песка, обрушивали на глыбовые завалы пирса ту же непонятную для скромного водоема сердитую пенистую ярость.
«Глубина поднялась», — говорили местные.
Наконец, просветлело. Открылись лесистые увалы, над ними далеко и ровно повисли пухлые облака. Льняное поле постояло-постояло под солнцем и отцвело. Деревенские готовились дергать лен и класть в валки, чтобы холодные августовские росы пали на них и превратили в волокнистое северное золото.
Но пока ночи стояли теплые. На западе раскаленно алел долгий закат, чуткое молчание дрожало над водой. Рассвет входил, как нечаянная радость. В блеске утра и ясного бледного неба над верхушками сосен, снизу доверху поросших сероватым мхом, весело проглядывали теплые солнечные лучи.
Они поселились в том же затерянном в лесах пансионате, что и в прошлом году, в двухэтажном коттедже. Алекс еще прихрамывал. В тот ураган он успел сгруппироваться при ударе и перевороте, но лодыжку все же растянул. После ураганной карусели вниз головой семь человек, словно раки, выползали на четвереньках из окон и дверей перевернутой машины, из-под добротной джиповой комплектации в виде сидений, ковриков, канистр и всего прочего, которая завалила их с головой. Будто на стендовых испытаниях в условиях опрокидывания, на славу сработали пристяжные ремни и защитные шлемы. Они избежали, можно сказать, двух смертей сразу, и все же первое, что сделал почти каждый, выбравшийся из машины — ощупал лицо. Не порезано ли? В целом на круг оказались: один закрытый перелом предплечья, одно подозрение на трещину в позвоночнике, один вывих лодыжки и левой кисти, и бесчисленные ушибы спин, коленей и локтей. Сейчас Алекс терпеливо разрабатывал поврежденную стопу, заставлял себя играть в теннис, бегал по утрам, плавал на мыс и обратно.