Она выглянула в окно.
– И вообще это ни к чему. Папа скоро вернётся. Они с мамой всё выяснят, и тогда я смогу вернуться в «Мелодию» к старым друзьям.
Нерис нахмурилась.
– Девочка моя дорогая, не забывай, что мама отправила тебя в «Святого Хьюберта», потому что хочет для тебя самого лучшего. Она любит тебя, ты же знаешь. Не маши пока рукой на эту школу, моя хорошая. Всё ещё может измениться.
Она повернулась к человеку на переднем сиденье:
– Поехали, Хэммонд…
4. Закладки на клейких листочках из коробки с обедом
Орешку было непросто выразить словами, как сильно она скучала по папе. Он исчез год назад, и не проходило ни минуты, когда бы она не желала изо всех сил, чтобы он вошёл в комнату, схватил её на руки и сжал в своих медвежьих объятиях. Каждый раз, услышав звонок телефона или увидев, как открывается дверь, она затаённо надеялась, что это он. И всякий раз, обманувшись, чувствовала боль от его отсутствия заново. Папа у Орешка был художником, как и она. Живописцем, если сказать точнее. Причём хорошим – по крайней мере, Орешек считала так. Она унаследовала от него страсть рисовать и творить искусство. Папу Орешек боготворила.
Она любила часами просиживать в маленькой, залитой светом оранжерее позади дома, в которой папа устроил студию. Там царил беспорядок, но всегда находилось столько всякого интересного: и полупустые тюбики с краской, и старые кружки, полные кисточек, и цветовые диаграммы, приклеенные к стенам на скотч, и деревянные куклы, которые можно было усадить в какую захочешь позу, и мольберты всех мыслимых размеров. Но лучше всего были картины, тут и там расставленные по студии.
Некоторые закончены полностью, некоторые наполовину, а некоторые, уже, казалось, законченные, были перечёркнуты в последний момент. Орешек любила их все, но больше всего она обожала пустые холсты. Картины, которым ещё только суждено появиться. Таилось в них что-то волшебное.
Всякий раз, увидев широкое пространство чистейшего белого, она знала, что папа скоро превратит его во что-то гораздо большее. Во что-то новое. Как же ей повезло с отцом! Он умеет сотворить красоту просто-напросто из ничего.
А ещё были закладки на клейких листочках.
Когда Орешек была совсем маленькой, она очень боялась переходить из детского сада в школу. В детском саду ей приходилось проводить только утро, а в школе придётся проводить целый день. Это её страшно пугало. Ей же будет не хватать того времени после обеда, которое они с папой так весело проводили вместе! Неделю перед школой она проплакала. Родители очень встревожились.
– У меня есть идея, – сказала мама за день до школы. – А что, если папа будет рисовать тебе каждый день маленькую картинку на клейком листочке и класть в коробку с обедом? И тогда всё утро ты будешь ждать, когда сможешь открыть коробку, а после обеда тебе будет над чем посмеяться. Мне кажется, это поможет.
Вот так у Орешка начала складываться коллекция закладок на клейких листочках из коробки с обедом. Каждый день папа рисовал для неё картинку на маленьком квадратике жёлтой бумаги и прятал между бутербродами, йогуртами и фруктовыми батончиками. И каждый день она с нетерпением ждала новой картинки. Папа рисовал её любимых персонажей из книжек, из телепередач и из фильмов, портреты членов семьи, миниатюрные копии знаменитых картин и много всего другого. Всё-всё, что только могло прийти ему в голову. И на каждом из этих рисунков стояли спрятанные под штрихами слова: «Навеки люблю тебя! Х».
За всю начальную школу и за первое время в «Мелодии» папа не пропустил ни одного дня, и Орешек бережно хранила каждую закладку. День за днём она приносила их домой и складывала в полиэтиленовый пакет под кроватью. А в прошлом году папа смастерил ей деревянную шкатулку – складывать закладки, «чтобы не потерялись».
– Почему «Хвостик»? – спросила она, прочитав надпись на крышке.
– Это, – ответил он, – от одного латинского слова, которое означает «кисть художника», оно переводится на английский как «хвостик». От него и произошло английское слово «карандаш». Я подумал, оно будет здесь к месту, ведь я пользуюсь кисточкой и карандашом, когда рисую для тебя.
Орешек по-прежнему хранила эту шкатулку, которую заполняли до краёв больше двух тысяч рисунков. Разумеется, с тех пор, как папа исчез, никаких новых закладок не появлялось. Теперь, открывая коробку с обедом и не находя внутри никакого рисунка, она день за днём получала напоминание о его пропаже, и это было для неё будто нож по сердцу. Время обеда превратилось из лучшего времени дня в худшее. Каждый день она задавала себе один и тот же вопрос: «Где же папа?»