На душе у вас становится весело, а всем телом вы испытываете такое ощущение, будто несетесь вниз на гигантских фантастических качелях. Земля, точно пугаясь прямого удара, бесшумно устремляется под самолет, а небо оказывается на своем законном месте. Выводя самолет из пикирования, вы, как только капот мотора снова подойдет к линии горизонта, не торопясь, даете газ.
Вы летите теперь уже не на юг, как прежде, а в обратном направлении, на север, и если до этого аэродром был за хвостом самолета то теперь он впереди. И высота у вас уже не две тысячи метров, а меньше, предположим, — тысяча восемьсот.
Переворот через правое крыло закончен, вы дали газ, предусмотрительно набрали нужную вам скорость и можете начинать другую фигуру: боевой разворот или петлю, бочку или горку и… Нет, что ни говорите, а есть в авиации такие вещи, которые и описать невозможно, так они хороши…
Пашков выполнил задание полностью, когда командир, осматриваясь, увидел совсем близко от самолета большого орла.
— Смотри, наш собрат хочет пристроиться к нам! — засмеялся он.
— Вижу, — ответил Пашков и повеселел: раз командир спокоен, значит, ругать не будет. — А может быть, орлик сейчас сам пилотировать начнет, товарищ командир?
— Кто знает, что у него на уме! Смотри, смотри…
Отлетев в сторону, орел плавно накренил крылья, энергично развернулся влево и вдруг к середине разворота уверенно перевернулся на спину через левое крыло. Затем устремился к земле и, выйдя из «пикирования», сильными взмахами крыльев вновь набрал только что потерянную им высоту.
И хотя он сделал переворот не по наставлениям и инструкциям, а по-своему, по-орлиному, эта фигура получилась у него такой непринужденной и изящной, такой естественной, что командир, глядя на орла, вздохнул отчего-то и сухо, отрывисто сказал Пашкову:
— Давай домой! Поболтались и хватит…
— Есть, — ответил Пашков и, помрачнев, стал вспоминать каждую свою фигуру, отыскивая в них грубые ошибки.
«Определение наколбасил!» — огорченно подумал он, убирая газ и планируя на аэродром.
— Разрешите получить замечания? — осторожно обратился он к командиру после полета.
— Недурно, — ответил командир отряда. — Пожалуй, я вас направлю на курсы инструкторов… Но, смотрите мне, чтобы все было без сучка и задоринки!
— Есть, товарищ командир, — обрадовался Пашков.
Тогда Пашков смотрел на авиацию только как на спорт. Он искал в полетах и находил сполна острые ощущения. Летал на соревнованиях, страстно полюбил высший пилотаж и стал мастером в этой области. Не подозревал он, что всего несколько лет спустя расстанется с этим увлечением и станет серьезным пилотом Аэрофлота.
Он часами крутился в воздухе, выделывая каскады сложнейших фигур, полагая, что это и есть главное в авиации. Первоклассные гражданские пилоты — люди несколько иного склада, но поговорите с любым из них, и вы поймете, что нет никого из этого крылатого племени, кто в свое время (незабываемое, молодое!) не пережил бы азартного увлечения высшим пилотажем.
…18 августа 1934 года ростовчане вместе со всей страной праздновали День авиации. На спортивном аэродроме собрались тысячи нарядно одетых людей. Всех привлекла обширная программа празднества, и особенно высший пилотаж. А кое-кто хранил в кармане билет с приглашением покататься на самолете.
Погода была ясная. Всего три-четыре кучевых облачка плавали в высоком ярко-голубом небе. На его фоне они казались такими эффектными, что шутники уверяли, будто начальник аэроклуба самолично запустил их ввысь для украшения необъятного купола своего авиационного цирка…
Самым острым номером были затяжные прыжки. Высоко над головами зрителей в небе повис крошечный самолетик, звук его мотора долетал до слуха лишь слабым комариным жужжанием. Вдруг кто-то заметил точку, отделившуюся от самолета. Рядом стоявшие спорили, уверяли, что ничего нет; потом еще кто-то заметил темную горошину на голубом полотнище неба, и наконец все увидели микроскопическую фигурку человека, падающего на них словно из какого-то нереального, фантастического мира.
Фигурка увеличивалась в размерах, становилась отчетливее, и чем быстрее сокращалось расстояние между ней и землей, тем сильнее волновались зрители. У многих захватывало дух, будто это они сами стремительно прорезали двухкилометровую толщу воздуха.