8.42, тихоокеанское поясное время
Прошло немало времени. Пусть они думают, что он забился в какой-нибудь угол и умер. Его опять одолевала невыносимая боль, сильнее, чем прежде. Рация молчала больше часа. Никто не пытался связаться с ним. Правильно. Так и надо.
Он поднимался, делая за один раз по шагу. Он выпил чашку отвратительного кофе, потом завернул в женский туалет, где заодно и умылся. Он все проделывал в темноте, не зажигая света, поскольку ему не хотелось видеть себя. Он боялся этого. Зеркало попалось ему на глаза раньше, чем он увидел выключатель.
Он поднимался, опираясь на перила, как на костыль. Он был настолько грязен, что ощущал это при каждом моргании глаз, при каждом движении ног. Если он останется жив, то не забудет эту боль до конца дней своих. Из лифтовых шахт не доносилось ни звука. Ему почему-то казалось, что безопаснее всего будет где-нибудь посередине между тридцать вторым и сороковым этажами. Он решил остановиться на тридцать седьмом. По его плану, в северной части этажа, располагались офисы, а в южной — своего рода машбюро.
Он все время был начеку. Он крутил переключатель рации с девятой, которая молчала, на девятнадцатую: там изредка раздавался треск едва слышимых передач. Он с трудом пытался разобрать их, и это лишний раз напоминало, где он находился и сколько времени, что придавало ему уверенности. Полотенце на левой ноге пропиталось кровью. Теперь это не имело значения. Сидя перед телевизором, он пытался думать о Кэти Лоуган, ожидая ее появления на экране, но, когда он мысленно представлял ее себе, она почему-то становилась Карен, настолько он был измотан. Когда-нибудь наступит время, когда людям не придется платить такую огромную цену за право жить.
Он расположился у лифтового блока на тридцать седьмом этаже. Ему было все равно, сколько придется ждать. Если удача улыбнется ему, на этот раз он уложит двоих, а то и троих. Они его уже списали. Ему это нравилось. Ему нужны были Малыш Тони, Карл и та женщина, что повторяла по рации слова и цифры. Тогда можно считать, что дело сделано. Ему не терпелось услышать гудение работающего электродвигателя. Оказавшись в лифте, вы никогда не знаете, где он остановится. Тридцать восьмой этаж: отделы женского белья, кухонной посуды и игрушек; тридцать седьмой этаж — смерть.
Надо было найти способ спрятаться от огня, но он не мог согнуть левое колено. Единственным его преимуществом было то, что люди в лифте не знали, что тот может остановиться. Может быть, он застанет их за разговором о том, что теперь, когда они избавились от него, все пойдет гладко.
Он прождал еще двадцать минут, прежде чем заработал один из лифтов. Снизу поднималась кабина. Прихрамывая и ковыляя от двери к двери, он пытался определить, какая из четырех кабин с правой стороны поднималась. Как только двери начнут открываться, он просунет автоматическую винтовку и начнет стрелять. Он нажал на кнопку вызова и вытер грязную руку о рубашку, вернее, о то, что от нее осталось. Его внешний вид тоже был ему на руку.
Винтовка выстрелила три раза и дала осечку. Когда двери кабины широко открылись, Лиленд выхватил браунинг, но в лифте никого не было. Двери стали закрываться. Он ударил стволом браунинга по резиновой прокладке и, когда двери открылись вторично, заглянул внутрь.
На полу лежал небольшой чемодан, а в углу, под щитком с кнопками, на алюминиевой треноге стояла камера. Двери снова стали закрываться. Лиленд схватил камеру и вытащил ее из лифта. Из-за телекамеры он лишился последнего автомата и рисковал собственной жизнью, так что не будет большего греха, если она останется у него. Надо было уходить, потому что сейчас все начнется сначала.
Он потащил ее к лестнице.
Ему пришлось раздвинуть столы, чтобы пробраться к открытому окну. Он держался в тени и включил рацию на девятой частоте.
— Пауэл, ты там?
— Ну Джо, где ты был все это время?
— Так, бродил тут. Послушай, я хочу послать тебе еще один сувенир, но не хочу показываться, пока не буду уверен, что никто из этих молодых гениев не всадит в меня пулю.
— Хорошо. Подожди, — рация умолкла. — Все в порядке. Давай, что там у тебя?
Лиленд объяснил ему.
— Ты говорил, что они хотят выйти в эфир? У них было телевизионное оборудование.
— Черно-белое или цветное? Я занимаюсь этим делом.
Было бессмысленно говорить Пауэлу, что он видел его по телевизору.
— Но я испортил им обедню. Правда, я не думал об этом, но так получилось.
Он швырнул телекамеру в яркий утренний воздух. Наблюдая, как она стремительно, словно стрела, падала на улицу, Лиленд подумал: неужели Малыш Тони был таким законченным самовлюбленным эгоистом, что собирался выступать по телевидению безо всяких на то оснований? Нет, основания у него были. Стоя у окна, Лиленд поднял над головой свою испорченную винтовку. Если Тони смотрит сейчас телевизор, он убедится, что их поединок еще не закончен. Пилот полицейского вертолета прижал руку к пластику фонаря кабины в знак приветствия. Пора было отходить от окна.
Он думал о Тони... и о сейфе. Увидев Лиленда в проеме окна в позе борца за свободу, Тони решит, что тот опять собирается взять инициативу в свои руки. У Лиленда оставался только браунинг, но взрывчатки было столько, что он мог «Клаксон-билдинг» превратить в каньон Уилшир. Тони тоже не мешало бы подумать о взрывчатке. Может быть, он, наконец, убедился, что Лиленд собирается что-то предпринять. Надо вывести его из равновесия. Ситуация не изменилась. Несмотря на все видимые преимущества, которые имела банда, Лиленд оставался независимым от них. Пусть себе Тони думает, что он всего-навсего дрессированная ищейка, избившая и застрелившая Ханну. По тому, как обстояли дела, Тони, по всей видимости, считал, что Лиленд все еще пытается пробить их оборонительные сооружения, которые они возвели против полиции. Лиленд отправился на тридцать третий этаж, где Тони не будет искать его. Пора было освобождать заложников, причем это надо было сделать до того, как кольцо вокруг банды начнет сжиматься.
Винтовку безнадежно заклинило. Ему нужны были инструменты, чтобы залезть внутрь, поломка могла быть серьезной. Он положил ее в ящик стола: мертвый груз не нужен, а оставлять ее на виду глупо.
Он включил телевизор, приглушив громкость. Лиленд услышал звук работающего лифта и решил, что его пытались выманить таким образом. «Интересно, что они придумали на этот раз?» Может быть, они хотели его заинтриговать, зная, что его уже ничем не испугаешь?
Рация по-прежнему молчала. На телеэкране возбужденно тараторил корреспондент, глядя вверх. Режиссер ограничился показом здания с надписью «прямая трансляция». Камера остановилась на окне, в котором только что стоял Лиленд. Ну и зачем это делать? Опять корреспондент. Картинка пропала, затем вновь появилось здание и надпись «снято ранее».
Это был тот же кадр, но теперь Лиленд видел черную оборванную фигуру, державшую над головой заклинившую винтовку. На экране он выглядел скорее трагически, чем устрашающе. Он производил впечатление узника, только что выпущенного из концлагеря. Затем режиссер показал полицейский вертолет на фоне здания. Снова кадр, где он стоит с поднятым над головой оружием. Лиленд убрал громкость. Надо было придумать, как использовать телевидение для передачи сообщения, не раскрывая при этом существа замысла.
Даже не слыша текста, звучавшего за кадром, Лиленд знал, о чем шла речь. У Тони был телевизор. Руководство телепрограммы сообщило и показало всему миру, в каком месте Лиленд находится, и это в тот момент, когда его жизнь по-прежнему висит на волоске!