«Жена ничего от меня не требовала, — поясняет Турецкий. — Она была неизбалованной, вполне понимала наши обстоятельства и ценила то, что у нас есть. Но я сам поставил себе определенные задачи, осознав, что несу ответственность за свою семью и что на наши студенческие стипендии прожить втроем почти нереально. Нужно искать дополнительную работу».
Изначально Турецкий сделал ставку на уже упомянутый «частный извоз». Предприятие осложнялось тем, что «бомбить» приходилось на не совсем своей, «братской» машине, да еще изрядно «убитой». Приобретение личного автотранспорта в те годы считалось космической задачей даже для зрелых, постоянно работающих совграждан, что уж говорить о 22-летнем музыканте из скромной семьи. Но одержимость, господа, одержимость Михаила Турецкого, о которой не впервые говорится в этой книге и которая с возрастом начала проявляться у него не только в творческих порывах, сделала «невозможное возможным». В автобиографии Турецкий подробно описал добывание своей первой престижной частной собственности. «Я загорелся идеей купить автомашину и через два года приобрел 11-ю модель „Жигулей“ с ручным управлением у одного инвалида, уезжавшего в Израиль. Ручное управление я конечно же с нее сразу снял.
Машина обошлась мне в 4900 рублей. Я влез в серьезные долги. Пришлось продать любимую финскую кожаную куртку, корейский магнитофон, купленный у какого-то иностранца на первом курсе, брат дал взаймы 500 рублей… В итоге собралась необходимая сумма».
Подобной автомобильной роскошью не располагали даже многие уважаемые «гнесинские» учителя Михаила, поэтому на своих «Жигулях» он к институту никогда не подъезжал. Стеснялся. Это у сегодняшних студентов некоторых отечественных вузов проблема — запарковаться возле альма-матер, а Турецкий тогда был единственным в институте учащимся с личным авто.
«Железный конь», разумеется, придал Михаилу мобильности, тем более что в те годы Москву еще не «парализовали» дикие «пробки». Маэстро-водитель, помимо учебы, успевал за день в несколько мест, где у него имелся практический интерес. Эпизодически ему удавались относительно «дальнобойные» выезды. «С помощью брата и самостоятельно, без чрезвычайного риска, я иногда доставал у фарцовщиков валютные чеки, — объясняет Михаил. — В магазине „Березка“ покупал на них какой-нибудь импортный магнитофон, увозил в другой город, Ярославль, Кострому, Рязань, и сдавал там в комиссионный. Выходил неплохой „навар“. Достав чеки, положим, за 100 рублей, ты в той же Рязани мог продать приобретенный на них товар за 150. Чем больше ты „сдавал“ дефицитной продукции, тем крупнее была твоя „чистая прибыль“. Такие легкие „шоп-туры“ ощутимо пополняли семейный бюджет».
Но более стабильный доход приносила Турецкому должность грузчика в «25-м универмаге Мосторга», где приходилось трудиться «ночь, через две». Туда он устроился опять-таки не без братской помощи. Директором двухэтажного магазина в столичном спальном районе Строгино являлся друг Александра, который и выделил Михаилу «хлебное местечко». Тут не только «капала» приличная зарплата, превышавшая месячный оклад квалифицированного инженера или врача, но и имелся прямой доступ к дефицитным продуктам, которые всегда можно было конвертировать в «нужные» знакомства и другой, не съестной дефицит: билеты в популярные театры, качественные услуги в автосервисе и т. п.
С обывательской точки зрения Миша пребывал в «полном шоколаде» и на институт в общем-то мог махнуть рукой. Он и сам подтверждает, что «большинство „гнесинцев“, при всей любви к музыке, не очень-то верили, что профессия, которую они получат, станет опорой в жизни. Все поглядывали „налево“, прикидывали, как совместить приятное с полезным. Остаться музыкантом, но не быть постоянно материально нуждающимся».
Турецкий — ходячий пример решения сей дилеммы. Ныне — само собой, но и в студенческий период тоже. Он грузил, возил, «доставал», перепродавал и при этом постоянно думал о своей реализации в качестве дирижера, руководителя хотя бы «какого-нибудь самодеятельного коллектива». Летом подобная «подработка» по специальности находилась в пионерском лагере. Но Михаилу, конечно, хотелось большего. И случай представился.
«Подвозил очередного „клиента“, — рассказывает Турецкий, — познакомились, разговорились. Оказался еврейский товарищ, служащий регентом в православной церкви! Сам он был не ахти каким музыкантом и подыскивал человека, который бы „наладил звучание“ их церковного хора, состоявшего из пары десятков мужчин и женщин.