«Родька» вошел. Они стояли у окна, обернулись, она к нему прильнула, обняла за шею. Обернулись, но не разомкнулись, ни малейшего смущения (понятно, давняя связь!). Первый мой бессмысленный порыв — уничтожить обоих! — молниеносно сменился бесстрастным отвращением (и как отозвался впоследствии!). Я произнес равнодушно:
— Катитесь отсюда к чертовой матери!
— Ты вправду хочешь, чтоб я ушла?
Ее наивная наглость меня удивила.
— Правда. Я тебя уже не люблю, — сказал я правду. И больше никогда ее не видел. «Нет, что я! То исступленное мгновение в громадной прихожей средь раскрашенных католических статуй».
— Она тебя любила любовью редкой, достающейся только избранным, — сказал Петр.
— Да ну?
— У нее был огонь, энергия любви — и ты писал. Ты был поэт, Родя. — И с поразительной откровенностью, наступающей раз в жизни, признался: — Единственный среди нас.
— Ладно, Петь, оставим исповеди. Какова цель твоих вопросов?
— Меня не удовлетворяет версия о самоубийстве. Давай сами проведем расследование.
— Ты серьезно?
— Абсолютно.
— Зачем тебе это?
— Зачем? Погибли мои друзья, я должен знать, кто им «помог»! — Пафос справедливости звенел в его голосе, чуть ли не ликование — болезненное, мне показалось.
Я согласился.
15 сентября, понедельник
Я сидел на диване, суровый чехол опять благоухал изысканным лекарством, но не так сильно, как вчера. «Пью горечь тубероз, ночей осенних горечь…»
— Вы выращиваете розы?
— Есть у меня тут оранжерейка, — рассеянно отозвался доктор; он читал и перечитывал записку Митеньки. — Она ее сохранила, — произнес задумчиво. Тут же встряхнулся: — Видите? Типичное раздвоение личности: это он сам — двойник его, «черный человек» — является каждый вечер и влечет к смерти.
— А женщина?
— Самое банальное: его секретарша. Он был крупный чиновник в Союзе художников. Она его обожала, отмечали свидетели, в их связи был какой-то надрыв, надлом… и вот результат.
— Почему Марья Павловна не уничтожила записку перед смертью? Больше никаких бумаг в комоде нет.
— Откуда мне знать…
— Как она умерла?
— Паралич, за мной Лара приехала, испугалась, бедненькая. Она скончалась при нас от кровоизлияния в мозг. — Старик подумал и повторил мой вчерашний вопрос Петру: — Родион Петрович, какова цель ваших вопросов?
— Я хочу знать происхождение «Погребенных» — что послужило толчком к замыслу?
— Кабы я был верующим, я бы сказал: Провидение. Ведь фреска написана до гибели Митеньки. Но я материалист и говорю: трагическое мироощущение совпало с не менее трагической реальностью.
— Вы хорошо помните те события?
— Превосходно. У стариков, так сказать, дальняя память… Но знаете, что я вам предложу? — Доктор помедлил, отражаясь в самоварном серебре. — Замалюйте фреску, уничтожьте записку и заживите счастливо… Я человек загрубелый по роду профессии…
— Я тоже загрубел… по жизни. Но вот приспичило разобраться в этой мистерии.
— Главное, чтоб это не превратилось в манию.
— В манию?
— А что! — Он вдруг подмигнул, до жути исказившись в отражениях. — Картинка не оживает, вы не входите в круг персонажей?..
— Нет, — соврал я.
— Ну-ну. А то сейчас у меня любопытнейший пациент, сосредоточен на мистических мотивах, знаете…
— Местный?
— Нет, из Москвы. Впрочем, врачебная тайна. Итак, что конкретно вас интересует?
— День гибели Митеньки.
— А, восемнадцатое мая.
— Вы уверены? Записка помечена шестнадцатым.
— О, это как раз характерный для суицида симптом. Означает душевную борьбу: страх перед концом и неодолимое влечение к нему. Вспомните знаменитейших самоубийц: Есенина, Маяковского — носили «объяснения» при себе не один день, не решаясь… Гениально подметил Достоевский, помните, в «Бесах» Кириллов?
— Страх боли?
— Вот-вот! Элементарнейший страх плоти, которую предстоит измучить.
— Ну, там пистолет, веревка… А яд, наверное, самый безболезненный способ?
— А вы попробуйте! — предложил лукавый старик. — Я на вас погляжу…
— Вы б смогли?
Он словно опомнился:
— Это я сгоряча ляпнул. Так вот, восемнадцатое мая. Я — свидетель. Ближе к ночи ко мне является Марьюшка…
— Вы были уже хорошо знакомы?
— В общем, да. Они больше года боролись за этот самый флигель, бумаги приезжали оформлять.