— Я тут! Ты мне рассказываешь.
— …и произнес: «Мертв!» Убежал. Я схватил, потащил…
— Куда?
— Тут Петька меня зовет. Мы уехали. — Блуждающий взгляд его наткнулся на меня, проявился осмысленным блеском. — В жизни не переживал такого ужаса, Родя.
— Ну-ка позови Петра.
— Кого?.. А, на телевидение уехал, сегодня не будет.
— А завтра отпусти его в Опочку.
— Слушаюсь.
— Ну что, Степа? Тебе осталось указать место, где ты спрятал тело.
— Оставил в парке. Мы уехали.
— Где в парке?
— Там его уже нет, мы ж вчера смотрели. Под осинкой.
«Где ты ее прячешь?» — всплыла фраза из предсмертного бормотания. Сумму?.. Что за бред! И прокрался потусторонний сквознячок по позвоночнику… как бы предчувствием грядущего страха, который будет наконец отпущен мне в полной мере. «Погребенные уже не скажут».
От нашей ближайшей станции надо ехать семь километров на автобусе по шоссе до села Опочка — там лечебница. И еще три километра своим ходом по заброшенному полузаросшему проселку — в дворянский флигель. Вот в каком уединении жила покойная бабушка. И прабабушка, и прапра… Дворец был построен в середине восемнадцатого века. На этой земле мои предки рождались, крестились в сельском храме Святого Иоанна, плодились, умирали, чтобы в конце концов появился на свет я — чудовище, которое покончит с этим коловоротом, доконает древний род по прямой линии… Впрочем, как сегодня выяснилось, существует какой-то итальянский родственничек. Любопытно, знала ли об этом Марья Павловна?
Я вышел из автобуса (последнего, восьмичасового) вместе с доктором, который тоже зачем-то мотался в Москву. Проводил его до желтой хижины за ржавой оградой, мы посидели на осевшей лавочке, покурили.
Бабушка, оказывается, знала. Да, недавно в Опочку приезжал иностранный господин — смуглый жгучий брюнет лет пятидесяти, свободно изъясняющийся по-русски. Посетил флигель, ходил в храм в сопровождении доктора (тот, как полноценный дарвинист, остался стоять на паперти), на кладбище, где вдруг опустился на колени средь чертополоха и лопухов, произнеся: «Liberavi animam mean». («Что на латыни означает, — заметил доктор с удовольствием, — «я облегчил душу свою».) Очень желал спуститься в склеп, но Марья Павловна ключ не дала: «Там только кости моего мужа, а прах Опочининых развеян по ветру». Она иронически называла его графом Калиостро, что синьору, кажется, понравилось.
— Кем же он нам приходится?
— Седьмая вода… будто бы троюродный племянник деда Марьюшки. Паоло Опочини.
— И на что он претендует, не знаете?
— Марьюшка не говорила… Да на что он может претендовать? Про Всеволода Опочинина он узнал из прессы, заинтересовался (фамилия родовая), списался, пригласил его в Рим. А потом отдал визит, так сказать. В смысле наследства, Родион Петрович, он вам не соперник, не волнуйтесь.
— Аркадий Васильевич, в Италии можно достать яд на основе болиголова?
— Как причудливо работает ваше подсознание. Я думаю, там все можно. Классическая в смысле отравления страна. С другой стороны — какая ему выгода?
— Когда он приезжал, не помните?
— В самом начале сентября, кажется.
— Он католик или православный?
— Господи, какая разница! По-моему, ни то и ни другое.
— Он ходил в местный храм.
— Как просвещенный путешественник. Экзотика… и в то же время родина. Прародина. Фреску Марьюшкину сфотографировал (мне карточку подарил). «В этой аллегории скрыт глубочайший смысл» — его слова. Знаете, что такое «Тринити триумф»?
— «Троица торжествующая»?
— Совершенно верно. С латыни.
— В чем же смысл? — Великое волнение охватило меня. — Торжество смерти?
— Никакого смысла не вижу, но красиво.
— И вы не поинтересовались?
— Видите ли, я случайно услышал его восклицание, по лестнице в спальню поднимался, чтоб его позвать.
— Это иностранец Марье Павловне говорил?
— Нет, он в одиночестве наслаждался фреской и «родословным древом». Я и спустился, не стал его тревожить.
— Почему?
— Ну, как-то торжественно, проникновенно он говорил, будто молился.
— Интересно. Чем же этот латинист занимается?
— Вроде промышленник. Бизнесмен.
Стремительно темнело, дымки от наших сигарет, извиваясь, вползали в черный узорчатый ельник, подступающий к решетке.
— Я был сегодня у мастера, ремонтировавшего склеп.
— Правда? И что он сказал?
— Марья Павловна отравила мужа и его любовницу.
— Сплетни! Его предсмертную записку тщательно проверяли органы.