Выбрать главу

Пастор провожает меня к воротам и, зябко кутаясь в рясу, говорит:

- Чему удивляешься, мудрый сынок? Я бы хотел, дабы твой друг остался в живых. Хотя скорблю в сердце моем: он из тех, кто умирает рано. Человек - это ничто, цель - это все, мудрый сынок! Все остальное - грех.

Я уже слышал эти слова с амвона. Жаль, что пастор, стоящий у ворот и дрожащий от ночного холода, не знает, у кого появится желание их повторить. У тех, кто еще не появился на свет, кто спустя без малого полвека обнажит мечи в ночь святого Варфоломея, Каноники в раззолоченных каретах, что во имя господа жгли костры по всей Европе. Гусары, расстрелявшие парижских коммунаров. Преступники, замышлявшие возрастить атомные грибы над невинными городами. Цель оправдывает средства? Нет! Человек и его цели вовеки неотделимы.

- Достопочтенный отче, желаю вам спокойной ночи и легких снов!

Поклонившись, я ухожу. Луна, огромная и круглая, льет холодный свет. Мои шаги эхом отдаются на пустых улицах, испещренных остроконечными тенями и игрой света. Как будто я иду сразу по двум городам - по настоящему, живому Вертхайму из камня и дерева и по другому - из бесплотного огня и теней. Собор. Рыночная площадь. Поблизости промелькнул балахон. Определенно чье-то испуганное око пытается рассмотреть во мраке ночи: кто идет? Не пугайтесь, я - Человек, идущий издалека.

Спускаюсь в таверну. Командир сразу же поднимается и уходит со мной, не вымолвив ни слова. Знает, зачем я пришел.

В ратуше он снимает одну из горящих на стене лучин и ведет меня вниз по каменным лестницам, оставляя за собой широко раскрытые от удивления глаза стражников.

Мы идем под низкими сводами, источающими ледяной запах влаги. Командир несет лучину над головой, и паутина с шипением поглощается пламенем. Наконец коридор выравнивается и упирается в тяжелую окованную дверь.

Командир отдает мне лучину и обеими руками вытаскивает запор. Потом указывает куда-то в сторону:

- Отсюда есть проход в собор. Выходите быстро, покуда не сгорела лучина. Вскорости ночной сторож закроет собор. Назад, через ратушу, для вас дороги нет.

Я хочу поблагодарить его, но он поднимает руку:

- Всякий долг должен быть оплачен - я заплатил свой. А прожил я вполне достаточно! Поторопитесь!

Он исчезает в темноте. Я с трудом раскрываю тяжелую дверь. Келья совсем маленькая, без окошка, точно склеп. Лучиано сидит на ворохе полусгнившей соломы - такой же бледный, как и в первую ночь, когда я явился ему из ада. Без тени удивления он поворачивает голову в мою сторону, не пытаясь даже подняться с соломы.

- Я давно поджидаю тебя. Я ждал тебя, мудрый!

Ты что-то припозднился.

- Вставай и поторопись! Времени в обрез, Лучиано!

- Почему? - удивляется он. - У меня целая вечность. Об одном прошу тебя, мудрый!

- Что за просьба?

- Лиши меня своего проклятого бессмертия! И оставь мне… - он слегка запнулся - …моих судей.

- А ты лиши меня этих бредней и перестань молоть чушь! Вставай, идем! Справедливости возжаждал? От кого?

Он и пальцем не шелохнул.

- Ты ничего не понимаешь, мудрый. Меня покинули все, кому я помогал. Меня предала даже любимая женщина. А ты хочешь, чтобы я жил в этом мире?

- А ты? Захотел умереть в нем?

Рука, сжимающая лучину, дрожит от волнения, и по углам кельи проносятся сумасшедшие тени.

- Да, - отвечает Лучиано.

И тогда я решаюсь признаться ему во всем. Господи, как мало времени!

- Выслушай меня, Лучиано. Я совсем не тот, за кого ты меня принимаешь, и договор, что мы заключили с тобой…

- Прекрати! - обрывает он. - Ты и впрямь ничего не понимаешь, мудрый. Я не желаю жить в этом мире, но могу умереть за него. Отряды моих собратьев уже у городских ворот. Утром меня поведут на казнь, я обречен. Но город изготовился к бунту, все начеку. За каждой закрытой дверью стоят и вслушиваются люди. Они ждут знака. Ведомо ль тебе, каков оный знак? Колокола святой Анны зазвонят, когда меня выведут на эшафот.

Лучина догорает, пламя уже обжигает руку.

- А теперь уходи! - спокойно говорит Лучиано. - Я не знаю, кто ты и почему ты среди нас, но ты не тот, ты не дьявол. Ты просто человек. С богом, мудрый. И помолись обо мне, когда услышишь колокол!

Я швырнул лучину во мрак. И опустился мрак.

Сибелиус по-прежнему сидел за письменным столом, а я - в кресле. Только керосиновая лампа была немного отодвинута в сторону. Ни один мускул не дрогнул на его сухом и бесцветном лице, и круглые глаза все также по-птичьи смотрели на меня, не моргая.

- Да-а… - протянул он неопределенно. - Вы сами оказались с ним заодно, одною связались веревочкой. И теперь довольно трудно подбить итоги эксперимента.

- Я хотел бы…

- Спрашивайте…

- Что случилось с… ним?

Прежде чем ответить, Сибелиус какое-то время размышляет. Возможно, над тем, стоит ли отвечать на мой вопрос. Но все-таки решается.

- Волгер Лучиано, лекарь и еретик, был сожжен на костре в Вертхайме пятого декабря тысяча пятьсот двадцать четвертого года… По вашему летосчислению. В тот же день город восстал, и отряды из Тюрингии ворвались через городские ворота. Вот так.

Мне горько от мысли, что там, выше по течению реки времени, Лучиано уже нет в живых. Он был сильным человеком. А я?

- Теперь вы должны ответить мне, - продолжает Сибелиус. - Ваше желание я исполнил. Хотите еще одну попытку?

- Да! - отвечаю я.

- В самом деле? Подумайте! Все зависит только от вас.

- Да!Я встаю из кресла, а он все смотрит и смотрит на меня своими круглыми птичьими глазами, чужими глазами на пергаментном лице.

[1] Богомильство - еретическое движение на Балканах, возникшее в X веке. Богомилы осуждали богатство, боролись против феодальной эксплуатации. Основой их философских воззрений было представление о постоянной борьбе в мироздании добра и зла. Богомилы активно участвовали в борьбе болгарского народа против иноземного владычества. - Прим. переводчиков.

This file was created
with BookDesigner program
bookdesigner@the-ebook.org
20.08.2008