Мок лежал в пыли, графиня фон Могмиц грызла землю, Гнерлих полировал обувь, Брендел плакал, а из-за проволоки смотрел на них пьяный кучер Тараба.
Бреслау, четверг 15 марта 1945 года, половина седьмого вечера
Доктору Лазариусу было более семидесяти лет, из которых десять проработал в качестве контрактного врача в Камеруне, а почти сорок — как секционный[12] медик в Институте Судебной Медицины на Ауэнштрассе. Все эти годы довольно часто видывал на своем столе трупы изнасилованных женщин. Однако так чудовищного изнасилования еще не видел. Сегодня днем после осмотра неоднократно изнасилованной жертвы сошлись в его сознании худшие африканские и местные воспоминания.
Женщина, лежащая на его столе, разорвана была почти пополам. Это был акцент местный, гестаповский. Акцентом африканским были в то же время параллельные раны, которые он видел в Камеруне у жертв членов секты «людей-леопардов». Раны покрывали весь бок жертвы.
Лазариус поправил резиновый фартук и сунул во влагалище мертвой металлический рефлектор.
Затем подкрутил небольшой винт, который облегчал ему исследование. Он наклонился над жертвой. Внутри ее тела что-то часто замигало. Плоскогубцами вынул кусочек зеленого стекла. Покрутил еще раз винтом, чтобы позволить себе более точное исследование.
— Гавличек! — крикнул он своему помощнику. — Давай тут побольше смотровое окошко! И разрежь ее тщательно, до самого подбрюшья, понимаешь?
— Сделаю, господин доктор, — пробормотал старый помощник и приковылял с подобным треугольником, но побольше. Потом потянул ножом по коже — к лобковому бугорку.
Лазариус наклонил испещренную коричневыми пятнами лысину над женщиной, а в свои отмеченные бельмом реактивов руки окунул туда, где — как бы это написал поэт — уже не выйдет ни один пророк. Под металлом щипцов почувствовал какой-то твердый предмет. Сердце у него забилось сильно. Поднял смотровое окошко и сунул щипцы глубже.
Скользили по какому-то гладкому предмету. Через некоторое время слегка заскрежетали и на чем-то сжались. Высунул их и посмотрел на предмет, который захватил. Доктор Зигфрид Лазариус видел уже многое в Камеруне и в Бреслау. Ничего подобного, однако, не видел. Во влагалище женщины оказалось окровавленное горлышко бутылки с фарфоровой крышкой. Ее рваные края были покрыты мелкими сгустками.
Лазариус встал и принял решение, которое было для знающего его много лет раскройщика Гавличека чем-то курьезным, чем-то, чего никогда еще — как далеко простиралась память Гавличека, не было в Институте Судебной Медицины. Еще никогда, ибо доктор Лазариус не оставил вскрытия до следующего дня.
Доктор, тяжело дыша, сказал:
— Продолжим завтра, Гавличек. Плохо себя почувствовал. Иди домой!
— Да, доктор. До свидания, — буркнул Гавличек и вышел из прозекторской.
Лазариус накинул на труп прорезиненную простыню и тоже покинул свое место работы. Руки вымыл тщательно с марсельским мылом, а потом обеззаразил их спиртом. Закрыл прозекторскую на ключ, который бросил двум дежурным, сидящим у главного входа. Сам он пошел медленно по лестнице в свой кабинет. Сквозь щели в дверях просачивался запах дыма из трубы соседнего крематорий.
Он сидел у огромного стола и тяжело дышал. Через некоторое время в его обесцвеченных пальцах оказалась маленькая карточка с номером телефона.
Лазариус набрал номер и, услышав мужской голос, сказал:
— Случилось, штурмбанфюрер. Снова произошло то, о чем вы говорили.
— Прошу молчать, доктор. Пожалуйста, не забывайте о своей дочери.
Бреслау, четверг 15 марта 1945 года, семь вечера
Капитан Мок и профессор Брендел сидели в одной из последних действующих в Бреслау забегаловок, которая официально была бункером противозенитным. Это был подвал ресторана «Schlesierland» на Гартенштрассе.
Ее юридический владелец, довоенный ресторатор Артур Биттнер, и его молчаливый помощник, командир одного из батальонов Фольксштурма Хайнц Франк, не особенно заботились о последних клиентов, которые были достаточно богаты, чтобы капитуляции крепости Бреслау ждать в состоянии полного опьянения, и имели достаточно связей, чтобы не беспокоиться о патриотической обязанности трудиться. Среди них были офицеры в штатском, которые хотели тут отдохнуть от выдачи бессмысленных приказов, военные вдовы и невдовы, так называемые невесты из крепости Бреслау, которые своими прелестями вывернулись от январской эвакуации и теперь, благодаря им получили привилегию не работать или миску супа для больного ребенка, владельцы похоронных фирм и священнослужители без каких-либо признаков своего духовенства. Последний топили в напитках богословские комплексы и поддерживали все темы, кроме философских и политических.
Гости толпились в тесном, задымленном подвале и провожали пьяным взглядом друг друга. Чаще всего в молчании слушали военные баллады, исполняемые под аккомпанемент расстроенного аккордеона, или на языке жестов определяли цену прелестей невест и крепости Бреслау.