— Кто бы мог подумать. Старый мудак. Отвратительный, обожженный, толстый, а также надушенный.
— Старый, но ярый, — услышала она и даже подскочила от страха.
Мок преградил своим массивным телом кухонные двери.
— Как вы смеете! — вскрикнула она в ужасе. — Я просила вас выйти!
— А я вернулся. Забыл расческу. — Мок вошел в кухню, закрыл дверь, прислонился к ней и закурил папиросу.
— И утром не могу расчесать моей пышной прически, — говоря это, он снял шляпу и продемонстрировал редкую белую сетку, покрывающую ему голову.
Мок начал искать пепельницу.
Эльза поставила ее на стол.
— Ну, садитесь, пожалуйста, — улыбнулась пожилому мужчине. — Вы меня рассмешили. Даже кто-то такой, как вы, разнообразие в этой рутине. Можно папиросу?
— Пожалуйста. — Мок достал из папки две пары шелковых чулок и передвинул их в сторону женщины.
— Благодарю. — Эльза аккуратно сунула чулки в ящик кухонного стола, не проявляя ни малейшего удивления.
Когда она работала медсестрой, часто выражали ей благодарность таким способом.
— Несколько вопросов меня беспокоят. — Мок потерял желание дальше острить. — Ваша мама отказывается сотрудничать и давать показания, что меня вообще не удивляет. В конце концов, она тяжело больна. А может, вы меня поддержите. Вы, наверное, еще до недавнего времени жили в Кантене у графов фон Могмицов.
— Слушаю вас. — Эльза держала папиросу в вытянутых пальцах, ожидая огня.
— Во-первых. — Мок щелкнул газовой зажигалкой перед ее папиросой. — Скажите мне все о Гансе Бреслере — Гнерлихе. Все, о чем вы знаете и о чем говорила ваша мама.
— Хорошо. — Некрасивое лицо Эльзы Потемпы была сосредоточено и серьезно. — Сначала о себе. Я жила у фон Могмицов с рождения до пятнадцати лет, когда была отдана в школу медсестер в Бреслау. Тогда умер мой отец, конюх у фон Могмицов. Потом я была в школьном интернате в течение четырех лет. После школы я работала восемь лет в госпитале св. Агнессы. Только недавно я попросила отпуск, чтобы ухаживать за больной матерью.
— Очень прошу о Гнерлихе. — Мок умоляюще сложил руки.
— Хорошо. Как много вам наболтала. — Эльза пожурила сама себя. — Дворецкого Ганса Бреслера узнала ребенком. Он всегда казался мне симпатичным. Угощал меня конфетами, учил ездить на пони. Был очень любезен. Но моя мама его не переносила. Она держала меня от него подальше. Когда-то я получила по рукам, как взяла шоколадки. Потому что я была очень падкой, приходила тайком в его комнату.
— Не сделал вам ничего плохого? — прервал ее встревоженный голос Мока.
— Нет, никогда, — улыбнулась Эльза Потемпа. — Ничего плохого. Любила Ганса. Тогда ему было за тридцать. Загорелый и красивый. Но моя мама не переносила его, и знаете что? Сегодня, после многих лет… Я думаю, что мама меня отдала в школу-интернат, чтобы я была немного дальше. Я думаю, что влюбилась в Ганса.
— Но почему ваша мать его не переносила? Ведь она была свидетелем при смене его фамилии? А впрочем, почему он вообще сменил фамилию? Может, вы знаете что-то на эту тему?
— Помедленнее. Много вопросов. — Эльза опять улыбнулась. — Во всем были вы такой прыткий?
— Почему сразу «был»? — Мок подхватил удивленный тон Эльзы. — Вы считаете, что права народная пословица, которая говорит: «По копью и парень»?
— Я не знаю.
— Я могу вам доказать, что пословицы не всегда являются мудростью народов.
— Ну нет. Какой резкий! Но отколол! — рассмеялась Эльза. — Только же у меня нет шприца, чтобы дать вам позднее глюкозу.
— Не важно «потом», важно «сейчас». — Мок пошутил, но Эльза почувствовала в его голосе какую-то фальшь, какое-то нетерпение.
— Ну хорошо, хорошо. Довольно этих глупых шуток. Повторите еще раз вопросы, — ответила она сурово.
— Сомневаюсь, чтобы мои ответы на что-то пригодились, но хоть что-то. Ну спрашивайте!
— Почему Бреслер изменил фамилию? — спросил Мок.
— Мать мне рассказывала, что Ганс ненавидел евреев. Был помешан на их счет. Может быть, потому, что когда-то его приняли за еврея. Однажды гостил в Кантене какой-то генерал. Я была тогда очень маленькой. Мне было пять лет. Это одно из самых ранних моих воспоминаний. Вы знаете, интересно, как мало мы помним из детства.
— Ну хорошо, — прервал ее Мок. — И что с этим генералом? Что случилось?
— Генерал во время посещения проявлял к Гансу большой интерес. Ночью я прошлась до комнаты Ганса, надеясь на несколько конфет. В комнате была большая ссора. Пьяный генерал в одном белье бегал за Гансом и пытался его поймать. Ну знаете, за что. Он кричал при этом: «Покажи мне, жиденок Бреслауэр, свое обрезание». Ганс, в бешенстве, выбежал перед ним в коридор и разбудил весь дом. На другой день генерал уехал, а Ганс решил изменить фамилию.
— Бреслер был евреем?
— Нет, не был, — Эльза покраснела неожиданно и резко умолкла.
— Но он был обрезан, а? — Мок не уступал.
— А откуда я могу точно знать, а? — Эльза подняла голос. — С меня уже достаточно этого разговора! Убирайтесь!