«Алан, пожалуйста. Это моё тело, и мне, наверное, виднее, что я могу и когда мне хватит, ты так не думаешь? Хочешь есть – ешь сам, я не хочу.»
Он изобразил смертельную обиду, отпустил мою руку и пошёл к столу сам, я вздохнула с облегчением, но он тут же вернулся с тарелкой и стал уговаривать меня попробовать хотя бы крошечку. На нас смотрели с неприятным интересом, это выглядело странно – если бы мы оба просто были не голодны и ушли на балкон поговорить, это было бы нормально, но когда он шёл к столу за едой и возвращался, а я стояла здесь одна, это выглядело так, как будто я голодна, но по какой-то причине не хочу идти к столу, как будто мне неприятно общество.
На самом деле, это было так. Друзья и коллеги Алана были обыкновенными людьми и эльфами, с которыми я могла бы поладить без проблем, но меня со страшной силой напрягали их спутницы. Они все были одеты в том стиле, который Алан предложил мне первым – короткие платья без рукавов, воротников, спин и подола, как будто это было не платье, а одна деталь его выкройки, к которой ещё предстояло пришить остальные. Сквозь единственный слой ткани, неприлично тонкий, было видно совершенно всё, до мельчайших складок кожи и родинок, мне было неловко на это смотреть, было ощущение, что дамы надели драгоценности поверх белья, обулись и пошли на вечер, в моём мире так мог поступить только душевно больной. Мужчины, при этом, были одеты вполне прилично и очень достойно, сдержанно, со вкусом, без лишних украшений, хотя некоторые надели цепочки на шею или кольцо на палец, это не выглядело вызывающе, особенно по сравнению с дамами. Дамы носили обувь, усыпанную камнями целиком, и сумочки в россыпи камней, сплошным слоем. Я вообще хотела бы задать несколько вопросов лечащему врачу того гения, который придумал крепить камни на клей – я много видела в жизни кощунства, но это было вообще за гранью добра и зла. На самом деле, я готова была простить им все странности внешнего вида, если бы они не подкрепляли их своим поведением.
Мужчины обращались со своими дамами... я не могла это внятно обосновать, но замечала в каждом слове, жесте и взгляде – они источали снисходительность. Ещё не презрение, хотя и такое попадалось, когда мужчины думали, что женщины их не слышат, но чаще это было просто немного свысока – замечания о женских предпочтениях в еде, в напитках, в развлечениях, вообще всё женское иронично высмеивалось, как будто женщины были существами второго сорта, чьего интеллекта не хватит на полноценное осознание происходящего унижения. И ещё более странным и непонятным было то, что женщины эту игру поддерживали – они охотно подключались к ироничному высмеиванию себя и друг друга, хотя иногда и делали вид, что их это обижает, но как-то так неубедительно, что все смеялись. Пару раз я видела, как женщина в ответ на шуточку изображает детскую обиду с надутыми губами, а мужчина сразу же начинает с ней сюсюкать и убеждать, что он просто пошутил, и на самом деле он так не считает, он считает, что она само совершенство. И это говорилось особенно иронично, как будто любой мужчина понимал, что этот сюсюкающий просто решает проблему при помощи удобного вранья, но женщина так наивна, что точно этого не поймёт, и тон ироничный не уловит, так что можно играть на две сцены – развлекать мужчин и налаживать отношения с женщиной. Выглядело гадко.
Я устала на это смотреть и стала рассматривать балконы на противоположной стороне стадиона, магически усилив зрение, там было гораздо интереснее. Там я нашла и прилично одетых женщин, и хорошо воспитанных мужчин, не нашла только ответа на вопрос, почему я здесь, а не там.
Потом начался концерт, все вышли на балкон, заиграла музыка, на сцену в центре стадиона вышли танцоры и певица, стали изображать что-то похожее на ритуальные танцы племён охотников и собирателей. Их костюмы уже не вызвали у меня удивления – здесь многие одевались в нечто жалкое, совершенно не прикрывающее тело, артистам я это великодушно простила, тем более, что подготовка была на высоте. Синхронность движений, умелое использование реквизита и спецэффектов, сильный вокал певицы – всё было хорошо, если абстрагироваться от норм приличия. Я абстрагировалась изо всех сил.
Алан вёл себя так, как будто ничего не случилось, и совершенно он никуда не уходил с обиженным лицом, я решила тоже не заострять на этом внимание. Одной из певиц была та, песни которой я слушала в поезде, меня впечатлило то, как сильно отличалась её внешность от того, что я представляла, исходя из одного голоса. Танцы выглядели глупо, и тем обиднее было от того, что песня мне нравилась. Алан обнимал меня сзади и смотрел концерт поверх моего плеча, спросил с иронией:
– Не зашли тебе танцы?
Я неоднозначно двинула плечом, тихо сказала:
– Просто необычно выглядит.
– А как бы ты танцевала под эту музыку?
Ответа на этот вопрос у меня не было, даже примерного.
***
После концерта Алан ещё долго принимал поздравления и давал интервью, я молчала и улыбалась. Все были пьяны, нескольких девушек уже тошнило, одна уснула на диване за столом, нелепо раскинув ноги и размазав косметику. Я не пила вообще. Алан дал мне бокал и наливал в него сам, из винной бутылки, яблочный сок. У меня уже скулы сводило от запаха этого яблочного сока.
Потом мы поехали на вечеринку, в загородный коттедж, который Алан представил мне как свой домик для вечеринок, и сказал чувствовать себя как дома. Этот «домик для вечеринок» был по размерам как три дома моих родителей – помпезный фасад с белыми колоннами в три этажа, внутри просторный холл с фонтаном, два крыла по бокам и выход во внутренний двор с бассейном, в котором можно было бы утопить три пассажирских вагона междугороднего поезда. Алан приказал слугам встречать гостей, а сам повёл меня наверх, показывать мою спальню и моё платье.
Я рассматривала кованые перила лестницы, мраморные статуи в нишах, эксклюзивные торшеры, бра, рамы и картины в них. Я теперь знала, какая у этого всего «оценочная стоимость», и хоть и старалась выбросить это из головы, мне постоянно чудились красные бумажки на всём. Я призывала милосердного цензора, но красные бумажки воображались быстрее, чем он их закрашивал.
Алан открыл для меня белую с золотом двойную дверь, распахивая её из роскоши в ещё более кричащую роскошь – вся обстановка моей личной гостиной была выполнена очевидно под заказ, и совсем недавно. Изящный письменный стол в модном стиле, сочетающем плавно изогнутые длинные тонкие линии и крупные геометрические элементы; угловой диван с креслами вокруг кофейного столика, пристенные столики с зеркалами, угловые тумбы под вазы с цветами и миниатюрные скульптуры, камин, картины из стекла и металла. Всё белое, в золоте, в голубых, зелёных и фиолетовых полупрозрачных стёклах, в том же стиле витражные элементы в верхней части окон, выходящих во внутренний двор, с видом на бассейн. Там уже играла ритмичная музыка, кто-то купался, с визгом толкались девушки на бортике, одна в платье, другая в купальнике, потом рухнули в воду обе, подняв тучу брызг и вызвав восторженные крики, аплодисменты и смех у зрителей. Я смотрела как будто на клетку с обезьянами в зоопарке. Если абстрагироваться, это ощущалось весело.
– Принцесса, тебе нравится? – Алан отвлёк меня, я посмотрела на него, он указывал мне на лежащее на диване платье, которое мы выбирали в машине. Я кивнула – это было то самое платье, отрицать бессмысленно. Он немного смущённо добавил: – Купальник мы не выбрали, так что я сказал везти все. Выберешь сама? Они в спальне. Если не сможешь надеть сама, зови, я помогу.
– Я не умею плавать.
– Серьёзно? – он опять выглядел так, как будто хоть кто-то в мире мог бы шутить по такому поводу. Пожал плечами и отмахнулся: – Ну не хочешь, не заходи в воду, просто полежишь в шезлонге или побарахтаешься в джакузи. Вон там круглая, видишь?
Я кивнула и спросила:
– Так что мне надевать, платье или купальник?
– Лучше купальник. А потом, когда надоест или замёрзнешь, поднимешься и переоденешься.
– Хорошо.
– Иди. Я подожду здесь, – он выглядел приятно взбудораженным и весёлым, я улыбнулась и пошла в спальню, открыв дверь, на которую он указал. За дверью была небольшая, но очень роскошная комната с двуспальной кроватью, туалетным столиком, выходом в ванную и гардероб, а на кровати лежали жалкие кусочки ткани, в которых я ни за что не разобралась бы, если бы там же не лежали вскрытые коробки, на которых были фотографии грудастых моделей в этих самых купальниках. Я посмотрела на них две секунды, вышла из комнаты и сказала: