Передо мной в очереди была только одна женщина, немолодая полугномка, которой я вежливо улыбнулась и сразу же уткнулась в книгу, но в этом городе почему-то обычную вежливость многие принимали за дружелюбие и желание пообщаться, а намёков на то, что общение – это как-то не моё, почему-то не понимал никто. Уходить или провоцировать конфликт не хотелось, поэтому я просто молчала, но женщину это не остановило, и через пятнадцать минут я знала всю историю её жизни, включая её эмоции от двух браков, трёх родов, одного аборта и одного выкидыша, и вытекающего из этого всего букета болезней. Моё желание иметь детей и до этого разговора колебалось на уровне нуля, а теперь окончательно упало в глубокий минус, когда полугномку пригласили в кабинет, мне хотелось просто уйти и никогда не подпускать к себе мужчин на расстояние оплодотворения плюс ещё метра три, для страховки.
В кабинете женщина провела сорок минут, я невольно слушала её разговор с врачом, из которого узнала, что аборт – это, оказывается, «грех», а рожать нежеланного ребёнка, когда семья на грани краха и здоровье на грани инвалидности – это «а как ты хотела, такая жизнь». Когда женщина вышла из кабинета в слезах, а меня пригласили заходить, я была в целом морально готова ко всему, что последовало дальше.
Если коротко – ничего полезного я не узнала. Госпожа доктор задала мне несколько вопросов, в том числе, о наличии мужа (я так и не поняла, какое это имеет отношение к моему здоровью), регулярности половой жизни (тот же вопрос) и дате последней менструации (хотя уши я не прятала). Информация о том, что эльфы не проходят человеческие этапы созревания и выведения из организма половых клеток, была во всех учебниках биологии для старшего школьного возраста, это знали все в Содружестве, кому исполнилось шестнадцать лет, кроме, очевидно, моего врача. Я не стала ей на это указывать, опасаясь настроить против себя, и просто сказала, что не помню, когда у меня были месячные (никогда).
О предохранении госпожа доктор рассказала мне настолько в общих чертах, что проще было брошюру на входе прочитать, там, по крайней мере, было написано о том, что дети это радость, только один раз, а не десять. В итоге, я узнала больше от полугномки в очереди, чем от доктора. От осмотра я отказалась, потому что кресло выглядело не особенно чистым, задавать вопросы о своих душевных переживаниях и физических ощущениях я не решилась, госпожа врач и в более простых вещах мне не помогла. Весь приём занял пятнадцать минут, десять из которых доктор заполняла документы, а оставшиеся пять агитировала в пользу размножения, даже не поинтересовавшись, входит ли это в мои планы, а перед уходом вручила мне длинную блестящую ленту из упакованных поштучно барьерных контрацептивов, пожелав удачи в отношениях с мужем и осторожности в отношениях с другими мужчинами, этак с улыбочкой. Я подозревала, что эта улыбочка будет преследовать меня ещё неделю, поэтому призвала цензора, который её замазал, хотя и поиронизировал по поводу того, какая я стала чувствительная его заботами. Я мысленно иронизировала сама над собой изо всех сил, пытаясь как-то обосновать и оправдать свой поход в больницу, на который потратила время и нервы, а получила только разочарование и презервативы.
Вернувшись в общежитие, я переоделась и поехала в ресторан, в котором мы договорились поужинать, по дороге вымарывая из памяти весь свой поход в больницу, и надеясь, что солнечное сияние великолепного Алана сожжёт остатки, как только я его увижу.
***
В ресторан Алан опоздал, я не стала делать заказ без него, тем более, что он позвонил и предупредил, что задерживается. В итоге я просидела за столом над стаканом воды почти двадцать минут, невольно изучая спину Алис и профиль Брависа, которые тоже сидели над водой, не пытаясь её пить.
Когда Алан пришёл, то сел напротив, потом встал и пересел ко мне, быстро поцеловал в губы, отстранился, посмотрел на меня подозрительным взглядом пару секунд и поцеловал ещё раз, медленно и с наслаждением. Я чувствовала, что он улыбается, это топило во мне напряжение с энергией апрельского солнца, мне уже совершенно всё нравилось, я не смущалась от поцелуев на виду у всех, и мой скоропалительный брак меня полностью устраивал со всех сторон, особенно на ощупь. Алан прижал меня к себе и прошептал на ухо:
– Не ходи в бесплатные больницы, пожалуйста. Если хочешь в больницу, я тебе организую самую лучшую, на нормальной Грани.
– А Грань Тор не нормальная?
– Это отсталая дыра на краю вселенной, здесь нет ни нормального оборудования, ни квалифицированных врачей, ни человеческого уровня обслуживания.
– Какой простор для развития, – иронично прошептала я ему в шею, – действительно нужно открыть здесь больницу, никакой конкуренции, красота.
Он рассмеялся, поцеловал меня в щеку, отодвинулся и взял меню:
– Ты ещё не заказывала?
– Тебя ждала.
Он изобразил виноватое миленькое лицо и опустил взгляд в меню, сказал шёпотом, как будто по секрету:
– В компании бардак, меня слишком долго не было, приходится разгребать. Эксперимент с оставлением дочерних предприятий и филиалов на местное руководство с треском провалился, я не представляю, как я воевать уеду, они развалят всё что можно. Я вернусь, а тут ни филиалов, ни компании, хоть сам закрывай всё и продавай заранее.
– Тебе просто нужна очень быстрая война, длиной в выходные, – с улыбкой прошептала я, любуясь его профилем, он улыбнулся и промолчал. Подозвал официанта, сделал заказ и попросил принести то, что не придётся ждать, прямо сейчас, я в который раз удивилась тому, насколько требователен его организм к еде.
«Хорошо, что у меня не так, быть настолько зависимым от желудка – это практически как быть отрицательным.»
– Как прошёл твой день, принцесса Лея? – Алан закрыл меню и повернулся ко мне, в который раз смущая меня своим вниманием и странной заинтересованностью моей жизнью, я опустила глаза, это было ужасно неловко и непривычно. Попыталась вспомнить события дня, стала перечислять:
– Утром заказала продукты... Ты не против, кстати?
– Чего не против?
– Заказа продуктов.
Он так искренне удивился, что мне пришлось уточнить:
– Это неоправданно дорого, послать слугу на рынок дешевле.
Алан посмотрел на меня с ироничной умилённой жалостью, взял мою ладонь двумя руками, наклонился к ней, крепко поцеловал и прижал ко лбу, с трудом сдерживая смех, потом резко изобразил серьёзное лицо и выпрямился, ровно сказал:
– Я не против. Продолжай.
Зато я была против, мне всю жизнь ставили в упрёк любые излишние расходы, а излишним считалось абсолютно всё, включая еду. Отец был одновременно сказочно богат и невероятно беден, богат для чужих и беден для родных, мы обязаны были экономить каждую копейку, чтобы он мог швыряться тысячами перед теми, кого видит впервые в жизни. Я всю жизнь считала это нормой, и учитывая, какие роскошные вечеринки устраивает Алан, боялась представить, как жёстко ему приходится экономить на всём, кроме вечеринок.
Он смотрел на меня, я чувствовала этот взгляд, хотя сама смотрела в стол, тему хотелось закрыть, она была ужасно неловкой, вопрос денег всегда считался более интимным, чем вопрос размножения, я уже жалела, что заговорила об этом в ресторане, а не в постели.
Алан опять обнял меня и сказал на ухо с интонацией фокусника, достающего из шляпы кролика:
– Принцесса, трать сколько хочешь, я богат.
«Рада за тебя, что ты богат. Но я – не ты.»
– Плати телефоном везде, там бесконечный кредит.
– Это неправильно.
– Это удобно, – он выглядел искренне удивлённым, я в очередной раз готовилась объяснять ему вещи, очевидные для всего мира, кроме Алана Иссадора.
– «Удобно» – это когда у женщины есть либо свои активы с регулярным доходом, либо фиксированная сумма содержания, которой она распоряжается по своему усмотрению, обычно эти вещи подробно и прозрачно оговариваются в контракте, чтобы не возникало таких вопросов. Там же оговариваются суммы на питание, содержание семьи и дома, и прочие затраты, вроде тех штор, которые так тебя повеселили во время чтения контракта моей матери. Это всё не просто так там написано, его составляли с умом, на десятилетия, там нет ни единой лишней строчки. А мы свой даже не начали составлять.