Праздник на площади закончился ровно в час ночи, толпа потянулась к клубам, а я пошла в кабинет, продолжать работать над переводом. Занятие меня поглотило, и очнулась я только тогда, когда услышала в малой гостиной мурлычущий голос Алана и женское хихиканье.
«Он притащил шлюху сюда, серьёзно? У него вообще нет понятий о приличиях? Хотя, чему я удивляюсь – он рос в пещере. Спасибо, что не принёс бессознательную.»
Они громко неустойчиво топали в малой гостиной, смеялись и шептались, потом этот балаган приблизился к кабинету и раздался стук в дверь, заглянул Алан, разрумянившийся и возбуждённый, сказал с улыбкой, входя и затаскивая следом за собой очередную девушку-аксессуар, которую я нарекла Чизкейком-3, потому что их можно было легко спутать:
– Дорогая супруга, позволь представить, это Розелла, она сегодня работает моей секретаршей.
Розелла захихикала, как будто её дико веселила сама мысль о том, чтобы работать, посмотрела на меня и изобразила корявый книксен:
– Здрасьте.
– Здравствуйте, Розелла, – с ироничной улыбкой кивнула я, – заработались заполночь?
Розелла с хихиканьем и ужимками стреляла глазами на Алана, который всё ещё держал её за руку, я перевела взгляд на него, он с довольным видом развёл руками:
– Трудимся, не покладая рук!
Я демонстративно посмотрела на большие напольные часы и с лёгкой укоряющей улыбкой сказала:
– Работать в такое время запрещают законы о труде. Провожай свою гостью, уже поздно, я собираюсь отдыхать.
– Так мы тоже! – радостно рассмеялся Алан, Розелла расхохоталась вместе с ним, я добавила в улыбку укоризны и предложила с откровенным неодобрением:
– Хорошо, я сама провожу, если ты устал. Иди отдыхай.
Алан демонстративно обнял Розеллу за талию и сказал эротичным шёпотом, глядя мне в глаза:
– Я не устал.
– Зато я устала, – я закрыла книгу, встала и улыбнулась девушке: – Пойдёмте, Розелла.
Она неуверенно посмотрела на Алана, на меня и опять на него, захихикала. Я быстро построила заклинание немоты, которое подсмотрела у охранников храма Просвещения, и наложила на Розеллу – меня раздражал её смех. Она испуганно распахнула глаза, с силой выдыхая и не произнося ни звука, стала дёргать Алана за руку и шевелить губами, он на неё даже не смотрел, он смотрел на меня и улыбался с самодовольным злорадством, как будто его устроит любой итог этой ситуации, он её создал исключительно для того, чтобы она произошла. Девушка дёргала его за руку, била ладонью по груди и топала ногами, он на неё не смотрел. Я сказала громче:
– Пойдёмте, Розелла.
Она развернулась ко мне и стала пытаться кричать на меня, в итоге просто шевеля губами с истерическими частыми выдохами, я улыбнулась – ей было очень, очень страшно.
Её страх лился в меня грохочущим водопадом, я упивалась им, смотрела на девушку и видела её лицо, напряжённые до судорог лицевые мышцы, в самых больших из которых было какое-то медицинское вмешательство, из-за которого они не сокращались в полную силу, а остальные сокращались, из-за этого лицо выглядело нездоровым, как будто её бьют локальные конвульсии.
«А идея интересная.»
Я прикрыла глаза, глядя на её ауру и ища тонкие нервы на лице, я знала, где они, и послала к ним импульс, постепенно наращивая силу воздействия. Это выглядело жутко, как будто Розелла была одержима злым духом, который тянул её лицо изнутри, а она сопротивлялась. Я натянула одну щёку вверх, другую до предела вниз, перекосив рот и сместив челюсть, получилось очень страшно. Посмотрела ей в глаза и сказала:
– Дорогая Розелла, вы либо сейчас вспомните о срочной важной встрече, либо останетесь такой навсегда.
Она дрожала от ужаса, вращала глазами, пыталась вернуть лицо на место руками, но как только отпускала, всё возвращалось в то положение, в котором я его зафиксировала. Она в который раз посмотрела на Алана, окончательно смирилась с тем, что ему нет дела, развернулась ко мне и сложила ладони в молитвенном жесте, начиная плакать. Я милостиво улыбнулась и жестом пригласила её на выход, она вышла, оттолкнув стоящего в проходе Алана, пошла к двери. Я дотянулась до телефона и набрала ресепшен:
– Подайте карету для гостя, пожалуйста.
– Хорошо, миссис Браун.
– Спасибо.
Я положила трубку, встала и пошла провожать Розеллу. Алан всё ещё стоял у двери, я остановилась рядом с ним, проходя мимо, и шёпотом сказала:
– Если ты сам не в состоянии понять, куда допустимо и куда не допустимо приводить «секретаршу», то почитай контракт моей матери, страницы восемьдесят шесть и восемьдесят семь, там подробно объясняется. Свинья невоспитанная.
Он не отреагировал, я прошла мимо, умудрившись не коснуться его даже краем подола, подошла к Розелле, которая стояла у зеркала в прихожей и вытирала слёзы с перекошенного лица. Я сняла воздействие с мышц, но не сняла со связок, она посмотрела на меня с бездной благодарности, опять начала плакать. Я тихо сказала:
– Секретарша – работа нервная и опасная, дорогая Розелла. Будьте осторожнее.
Она закивала, опять молитвенно сложила ладони перед лицом, указывая на свой рот и горло, я соврала:
– Это пройдёт через пару дней, пейте мятный чай.
Розелла опять меня благодарила, плакала, помахала ладошкой и ушла, оставив на полке у зеркала гору мятых бумажных салфеток в следах косметики и слёз. Я не стала их трогать, было противно. Закрыла дверь на засов, вернулась в кабинет, открыла книгу и коротко посмотрела на Алана:
– Можешь идти догонять, я тебя не задерживаю.
Он постоял неподвижно пару секунд, глядя в пол, потом развернулся и медленно вышел из номера. Я слышала щелчок дверной задвижки, потом хлопнула дверь восточной террасы. Ауры я не видела, канал Печати был закрыт наглухо, как будто его вообще не было. Я опять подняла трубку телефона и попросила убрать в прихожей.
***
Глава 69, двенадцатый день брака, вечеринка
Воскресенье, 11 октября, Грань Тор
Алан уснул к рассвету, я тоже легла, предварительно поправив себе баланс. Нашла у себя огромный перекос в сторону демонской силы, приоткрыла канал Печати и вытолкала эту силу за дверь, сразу же плотно её закрыв, захочет – примет, нет – его дело.
Алан плохо выглядел, я не видела ауры, но видела его лицо, слышала, как он бродит по номеру, открывая двери и переставляя вещи, шаги звучали как у больного старика. Мне было его жаль, но себя было жаль сильнее, я перечитывала книгу про эгоистичного енота, по два раза проходя самые яркие моменты, и пыталась перенять эту философию, когда действуешь единственно во благо себе, и не испытываешь ни малейших угрызений совести. Помогало. К утру я захотела себе футболку с этим енотом.
Спать не хотелось, я лежала под одеялом, наслаждаясь тем, что лежу, и вспоминала ощущение нервов Розеллы в моих руках. Это было восхитительно.
«Такие тонкие и чувствительные, как струны арфы.»
Я когда-то в детстве играла на арфе, один раз. У мамы почему-то случилось хорошее настроение, и она пригласила меня к себе, в комнаты с витражными стеклами, и дала поиграть на арфе, без обучения, просто на слух. Я играла как дышала, и когда мама меня остановила, она сказала, что у прима-арфы, выступавшей в королевской опере, дочь не может не быть совершенством. И что я, наверное, талантливее неё.
«А потом купила мне шикарный рояль.»
Тогда я не задавала вопросов, а сейчас задумалась. Я любила свой рояль, и любила уроки музыки и пения в пансионе, но где-то в глубине души всегда жил этот недораспробованный восторг хрупкого совершенства арфы, к которой я больше не прикоснулась. Я правда любила свой рояль, он стал для меня надёжным и насквозь родным другом, но где-то в глубине души я всегда твёрдо знала, что музыка всё-таки была задумана не для дружеских чувств. Но других не было.