— Что ты, Саша! — махнула рукой женщина. — Я прилягу. Потом будем подавать обед.
Она вышла вслед за мужем, оставив генерала один на один со своим ликованием.
* * *
Когда дети набросали отцу за шиворот достаточное количество снега, все трое вернулись горящими от возбуждения.
— Хорошо, — протянул Волконский и начал раздевать дочку, которая всё время вертелась и непрестанно отдувалась, как запыхавшаяся старушка.
Плотно и весело отобедав, семья вместе с генералом разместилась в гостиной. Сан Саныч клевал носом в одном кресле, Лев Сергеевич в другом, дети прижались друг к другу на диванчике и уснули, Настасья Никитична играла на рояле каприччио. Её красивые руки плясали на клавишах, и плясала по комнате музыка.
У Льва Сергеевича было странное ощущение финала какого-то действа, но какого именно — он и сам не понимал. Сердце упорно билось в груди, мысли пульсировали с необыкновенной ясностью.
Он успел побывать в реликвотеке после игры с детьми. Он обнаружил там великолепно сооружённую обманку Якоря.
Наконец, Лев Сергеевич решил, что настал черёд наступательных действий с его стороны. Он огляделся, стянул туфли и стремительно и бесшумно покинул залу. Он прошёл по коридору, пальцами создал защитный знак и распахнул дверь в комнату гостя.
Все вещи, насколько он помнил, остались на своих местах, что ещё раз подтвердило туманные догадки. Волконский оглядел шкафы, тумбочки, поднятые портьеры на окнах и, словно прося чего-то, протянул руку.
— Иди ко мне, Якорь мой и только мой!
Книга в чёрном переплёте бросилась на закрытое стекло шкафа, словно раненая птица. С каждым шагом Волконского содрогание книги ослабевало, и наконец она покорно легла ему на ладонь.
"Том второй" — гласили хитроумные руны на форзаце. Остальные страницы были пусты и выглядели они так же, как глаза мраморных статуй, — непривычно, неприятно, юродиво.
Музыка перестала доноситься до его уха.
Спустя минуту Волконский обнаружил слегка загнутый краешек страницы, на которой действительно оказалась запись обыкновенными чернилами: "Якорь". За словом следовала жирная точка. Она-то, как догадался хозяин усадьбы, и была спрятанным Якорем.
В дверь постучали. Сердце Льва Сергеевича единожды дрогнуло, а потом он просто распахнул дверь и обмер с книгой в руке.
В коридоре стояла обезумевшая от страха Настасья Никитична. Её рот был прикрыт огромной ладонью Сан Саныча, который стоял позади, а в правый висок ей упиралось тёмное дуло пистолета.
07. Побег через небо
— Позволь мне уйти, Волконский, — басом сказал генерал.
— Уходи. Только оставь в покое мою супругу, — спокойно ответил Лев Сергеевич.
— Прости, не могу. Едва ли ты так просто отпустишь меня.
— Ты прав. Так просто я тебя не отпущу.
— Вот видишь. Я же знаю, что не фамильные побрякушки сейчас дороги тебе, а правда. Тебе хотелось бы знать, кто я на самом деле.
— И тут ты тоже прав. Что тебе?
Сан Саныч скривил губы в подобие улыбки. На самом деле волнение заметно трепало его сердце и сбивало дыхание.
— С тобой можно работать, Волконский. Сначала книгу.
Лев Сергеевич протянул ему книгу. Генерал той рукой, которой зажимал рот Настасье Никитичне, быстро схватил том и сунул себе за пазуху.
— Теперь прикажи моему кучеру запрягать.
— Хорошо, — кивнул Лев Сергеевич. — Жди здесь или возле той двери. Кучер зайдёт лично и скажет, что можно ехать. Осторожнее с пистолетом. Вероятно, он заряжен.
— Ты смеешь шутить, Волконский? Поторапливайся, я долго ждать не буду. Пристрелю твою женушку, да и тебя заодно. Много ль надо? Две пули.
— Очень трудно решиться. Может, пропустишь?
Генерал отступил на два шага. Лев Сергеевич, торопясь, зашагал по коридору. Движения его были тверды и выдавали какую-то устойчивую мысль. Он дошёл до двери на другом конце коридора и взялся за ручку левой рукой, но рука эта не толкнула дверь, а сдвинула в сторону.
Так бывает, что секунда решает всё.
Под тоненькой доской в двери открылся портрет женщины во весь рост. Волконский выкрикнул:
— Будь моей!
А правой вытащил пистолет.
И когда его губы коснулись губ женщины на картине, Настасья Никитична, схваченная генералом, обратилась в облако тумана. И Волконский, целуя уже не образ, а супругу, выстрелил в пол-оборота.
Звякнуло железо, и пистолет вылетел из рук генерала. Спустя мгновение грохот вторично прокатился по усадьбе. Теперь генерал охнул, покачнулся на простреленной ноге и упал на спину.
— Посмотри за детьми, — тихо сказал Лев Сергеевич испуганной жене, которая всё ещё стояла в раме картины, а сам стремительно зашагал к лежащему генералу. По пути он спрятал пистолет, погладил потрясённых детей и обул туфли.
— Что случилось? — высоким дрожащим голосом спросила прибежавшая горничная, а за ней слышался топот десятка ног.
— Всё хорошо! — крикнул Лев Сергеевич и поймал прыгнувший в руку пистолет Сан Саныча. — Кто-то принял образ генерала и воспользовался нашей гостеприимностью. Но я уже поймал пройдоху.
Волконский скрутил пальцами знак, и возле двери реликвотеки открылся вход в подвал. Потом он схватил генерала за грудь и потащил по полу, помогая себе магией.
— Тебе лучше отпустить меня, Волконский… — прохрипел Сан Саныч. — За мной придут… Я учёл и провал дела…
Он попытался вырваться, но хозяин усадьбы заехал ему кулаком в челюсть.
— Придут — встретим.
— Я не шучу, Волконский…
— Не беспокойся, я тоже.
Они спустились в подвал. Ноги обманщика грохотали о лестницу. В подвале царили прохлада и сырость. Факелы были зажжены.
Волконский кинул генерала на свободный стол. Зазвенели ожившие цепи.
— Так, так, так, — пробормотал Лев Сергеевич, оглядывая полки, — О!
Он открыл пузырёк, понюхал, скривился, потом поднял мокрую от крови штанину раненой ноги и плеснул жидкость.
— Что ты делаешь, гад?! Эскулап чёртов! — заорал Сан Саныч.
— Ну, ну, не ругайся, не прилично, ты ж в гостях.
— Зря… зря ты это затеял, Волконский… Оч-чень зря!
— Я делаю это, чтобы моему другу Сан Санычу не было больно и чтобы, не дай Бог, не пошло заражение.
Кровь засыхала на глазах, рана затягивалась.
— Это из давних, очень давних запасов, — Лев Сергеевич показал генералу пузырёк, словно тому было чрезвычайно интересно. — Ну, а теперь… Приступим-с, — он взял пустую банку. — Иди ко мне, оборотная игла!
Сан Саныч зашевелился под цепями, задрожал, будто его щекотали. Что-то упорно пробивалось из наслоений одежды, пока банку не царапнула двухсторонняя игла.
— Да, я так и думал…
Лев Сергеевич бросил иглу на пол и стукнул каблуком.
Гость в ту же секунду ссохся, и на его месте в одеждах Сан Саныча, явно ему великоватых, лежал молодой человек, тщетно пытавшийся вырваться из ослабившихся цепей.
— Тише, убежать всё равно не удастся, — Лев Сергеевич склонился над человеком. — Рожа-то у тебя знакомая… Как зовут?
— Лучше отпусти. Советую… Иначе не пощажу никого, даже детей…
Лев Сергеевич пошлёпал человека по щекам, тот отчаянно вертел головой.
— Заметь, у меня хороший слух, — сказал хозяин усадьбы. — Я прекрасно слышал все твои угрозы, принимаю их и ценю. Но…
— Я советую меня отпустить…
— Хватит, — рявкнул Лев Сергеевич. Голос его отразился от стен, звуча угрожающе. Молодой человек замер. — То, что сейчас происходит, совсем не смешно, понимаешь? Ты забрался в мой дом в обличии лучшего друга, сыграл более ли менее сносно его роль, но теперь разоблачён. И, скованный цепями, смеешь угрожать?! Лучше отвечай на мои вопросы, иначе завтра же будешь в остроге. Итак, мой первый вопрос: как тебя зовут?
Незнакомец стиснул зубы.
— Денис.
— Фамилия?
Молчание.
— Я спрашиваю: фамилия!
— Ярый.
— Замечательно, Денис Ярый. Хочу сказать, что жандармы мне, как, наверное, и тебе, не очень нравятся. Поэтому, если ты ответишь мне чистосердечно, я отпущу тебя. Не сразу, но отпущу.
— Слово… Дай мне слово.