— Это же удивительная магия, Авенир! — воскликнул я, оглядываясь вокруг. — Магия, которая и не снилась нашим профессорам в Академии!
— Ну-у, — протянул старец, направляясь к одной из трёх внутренних дверей. — Пошёл сыпать сахарком, вымащивать себе дорожку…
— И в мыслях не было льстить, Авенир! Всё от чистого сердца чистая правда.
Я искренне был изумлён и потому ничуть не лукавил. Оглядывал огромную комнату, которую ну никак не представишь в одинокой хижине отшельника. Комната таких размеров пришлась бы к месту в богатой усадьбе какого-нибудь помещика или дворянина. Напротив входной двери находились три внутренних, оконца с полупрозрачными короткими занавесками тоже располагались одно против другого. В центре комнаты высился исполинский стол персон эдак на двадцать, но поверхность его была завалена отнюдь не съестным, а книгами, свитками, картами, перьями, бесчисленными безделушками. Всё это высилось небольшими горками и в целом производили впечатление ужасного беспорядка. В стене с тремя дверями, точно напротив стола, белела небольшая печурка, возле неё — пара кресел и маленький столик с какими-то кружками. Над столом висела люстра с семью потушенными свечами.
Но самыми удивительными были стены. Каждый их дюйм был закрыт полками, на которых громоздились книги. Тысячи корешков, по преимуществу посеревших от времени, глядели на меня. Создавалось впечатление, что, кабы не потребность в солнечном свете, тепле и других помещениях, Авенир оставил бы одни книги, но, скрепя сердцем, всё-таки выделил место для крошечных окошек, низеньких дверей и печи.
— Вы их все прочли? — спросил я старца, который показался в комнате со стопкой одежды.
— Полагаю, так, но полной уверенности нет. Зато есть уверенность, что, если ты не оденешься, то отморозишь свои… принадлежности. А они тебе пригодятся, когда ты отыщешь эту самую девушку.
Я округлил глаза.
— Что?! Всё совсем не так! Это не моя девушка. Как вы могли такое подумать? Я её ни разу не видел!
— Вот те на! — повёл бородой Авенир. — Ладно, одевайся. Расскажешь потом, что и как. Во-он твоя комната. Ступай. Нет, погоди! Одевайся, да не медли. Тебе надо ещё дров натащить для печи, а то околеем. И вообще, лучше не воображай лишнего: для тебя настала тяжёлая пора. Так и знай.
15. Старец Авенир
Надивиться не мог я тому, что с того утра, как я покинул Волконских, минуло всего двое суток с лишком. Мне казалось, что прошла целая неделя: настолько часто чередовались друг с другом в эти два дня и две ночи опасности и приключения. Теперь же, полагал я, наступит пора отдыха и дурманящей голову скуки. Но судьба посмеялась надо мной, вынудив признать ошибочными мои предположения.
Жизнь моя у старца началась с обеда, потому что я был голоден. Авенир наложил в большую плоскую тарелку кучу разных кореньев самого неприглядного вида. Я с таким удивлением поглядел на это сомнительное кушанье, что Авенир счёл нужным заметить следующее:
— Мясо я позволяю себе один раз в неделю, в воскресный день. Но поскольку ты — человек молодой, я сделаю ещё один мясной день, скажем, в четверг. Два дня, когда на столе будет лежать мясо, — более чем достаточно. В остальное время будет пища исключительно растительная. Привыкай.
Коренья звонко хрустели на зубах и выделяли то кислые, то горьковатые, то вяжущие соки. Порой я не мог сдержать судорогу, проходившую по лицу, и тогда Авенир подозрительно косился и тихо хмыкал.
— Они полезны, — сказал он, как бы между прочим.
— Хоть это утешает и как-то покрывает страдания, — не выдержал я.
— Ещё благодарен будешь.
— Эх, я бы не рассчитывал…
— Язык же у тебя, сударь! — погрозил пальцем Авенир.
— Я бы и не то сказал, да от ваших кореньев язык отнялся, не чувствую совсем и гадко так… — я сделал пару глотков какого-то пойла из деревянной кружки и поднялся. — Благодарю за чудесный обед!
— Далеко не уходи.
— Жаль, а я собирался для лучшего моциона прогуляться…
— Будешь учить мой метод трансгрессии.
— Как?! — вздёрнул я брови в приятном удивлении. — Прямо сейчас? Я готов.
— Жди в библиотеке.
— В библиотеке? А где это?
— Там где книг много, сударь, — язвительно заметил старец, убирая немногочисленные столовые приборы.
— Стало быть, первая большая комната — это и есть библиотека?
— Вы — настоящий сыщик, господин Переяславский!
— Вам всё шутить… — пробормотал я на выходе из крошечной кухни, в которой мы обедали.
Авенира ждать не пришлось. Он явился с мелом в руках и прочертил на полу линию.
— Освободись от старых навыков трансгрессии, — сказал он (я со страхом глядел на меловую линию в пяти шагах от меня). — Если ты ошибёшься и сделаешь всё по-старому, тебя схватят жандармы, и делу конец. Хочешь этого? Думаю, нет.
Мой способ трансгрессии заключается в том, что я применяю заклинание собственного изобретения и вообще смотрю на мир другими глазами. Тебя учили рассекать пространство, рвать его. В итоге получается сильный магический взрыв, будто пушечное ядро упало. Я же говорю, что человек — часть мира, часть пространства, в котором он находится. Человек должен не рассекать воздух, а перетекать по нему, сначала распадаясь на атомы, потом собираясь заново. Тебе надобно представлять не место твоего прибытия, а путь.
— А если я не знаю местности? — спросил я.
— Кто же от тебя требует представлять каждую ветку на ёлке, сударь? Пусть воображение твоё рисует небо, колыхаемый воздух, горы, луга, леса, поля внизу. Мелочи не имеют значения, главное — общие черты окружающего мира. Они-то и помогут заклинанию. Ты понимаешь, что от тебя требуется?
— Пожалуй, понимаю.
— Тогда повтори главное: представлять не место прибытия, а…
— А само перемещение, — продолжил я и, когда Авенир довольно кивнул, с облегчением выдохнул. — И чем красочней, тем лучше. Позвольте ещё вопрос. Мне уже посчастливилось лететь по воздуху как птице, благодаря одной любопытной магической вещице. Могу ли я использовать запомнившееся мне ощущение полёта?
Огонёк блеснул в глазах Авенира.
— Можешь. Я только похвалю тебя, Николай, — ответил он с едва заметной ноткой гордости. — Рад, что ты замечаешь такие детали. Мысли для того и нужны, чтобы рождать ощущения. Воображение, которое будет рисовать яркие штрихи перемещения, и трепет сердца, который рождает воспоминание о полёте, сделают твоё заклинание сильным и точным, а трансгрессию быстрой и лёгкой. И всё же, — усмехнулся старец, — не надо возносить себя на облака, если ты перемещаешься в пределах одной комнаты.
— Хорошо, — кивнул я с улыбкой, испытывая маленькую гордость за свою догадливость.
— Теперь о заклинании. Оно сравнительно простое, но невербальное. Более того, оно совершенно невербальное или, как я говорю, квазиневербальное.
Авенир сделал паузу, в течение которой мои брови ползли всё выше и выше, потом он подошёл к столу, с трудом отыскал обрывок листа и, смочив перо в чернилах, набросал коротенькую строчку. За это время я вспомнил, что в Академии нас знакомили с этим уникальным видом заклинаний, которые применяются чрезвычайно редко из-за сложности выполнения. Совершенно невербальные заклинания невозможно передать на словах, для их воспроизведения используют разработанную средневековыми алхимиками магопись.
— Сможешь прочесть? — спросил старец, сунув мне в руки обрывок, на котором были написаны странные, то увеличивающиеся, то уменьшающиеся знаки.
— К сожалению, нет, — вздохнул я. — Мне известно только, что каждое слово начинается с большой буквы, которая ставится в середину. Вторая буква чуть меньшего размера располагается справа от заглавной буквы, третья слева, четвёртая — справа от второй и так далее.
— Ясно, — Авенир отнял у меня обрывок. — И чему вас только учат в этих Академиях!
Я вспыхнул.
— Вы полагаете, что студент Академии, будущая профессия которого, например, жандарм или сыщик, или юрист, должен знать магопись? Это, по меньшей мере, странная мысль.