— Обсуждать мои мысли — это последнее, на что ты будешь тратить время, сударь. Так и знай. А сейчас… если ты не умеешь читать магопись, стало быть, у нас есть только один выход: поместить знание о заклинании в твою голову. Знаешь, как это делается или тоже не…
— Разумеется, знаю. И не в восторге от этой затеи, честно говоря.
— А кто в восторге? Это противный способ познания, но без трансгрессии на Урале не обойтись. Тебе надо выучиться моему методу.
— Хорошо, я готов.
— Сядь в кресло и представь себе что-нибудь. Да хотя бы и то, как по печи ползёт мышь. Только обращай внимания на детали.
Я опустился в кресло и откинулся на спинку. Постарался как можно ярче представить себе не передвижение мыши, а сутолоку на городских улицах. Рисовал блестяще одетых кавалеров, красивых высоких женщин, причём, на них не было ни украшений, ни платьев, ни туфель, словом, вообще ничего не было. Дамы грациозно шагали под руку с кавалерами, из проносившихся экипажей с возгласом удивления высовывались пожилые чопорные старушки, а кучера, извозчики и прочий мелкий люд с усмешкой приглаживали усы и бороды, чесали затылки.
В мою дерзкую картину ворвался голос Авенира:
— Сожми руки на подлокотниках и упри ноги в пол. Не думай, а представляй, иначе будет худо.
Старец прижал свою прохладную ладонь к моему лбу и повелел:
— Знай!
Будто витиеватая молния воткнулась в макушку и силой своей потрясла тело, напрягла каждую мышцу. В голове поднялся гул, но он быстро утих. Я ощутил, что новая мысль, пришедшая извне, засела в мозгу. Она пока в стороне, она затаилась. Эта новая мысль похожа на пугливого тёмного зверька, которого сунули в клетку, и он забился в угол. Нельзя понять, кушает этот зверь только травку или может с ловкостью и опытом выпотрошить глупую курицу.
— Куй железо пока горячо, — сказал Авенир.
Я понял это как совет немедленно попытаться трансгрессировать по его методу. Вытянувшись как жандарм на параде, я вдруг понял, что не знаю, с чего начать. Как применить заклинание, которое нельзя произнести? Как заставить напуганного зверька делать то, что надо мне?
Я развёл руками и едва ли не со слезами от стыда сказал:
— Простите, не могу.
— Что ты не можешь? — удивился Авенир.
— Не могу… мм… задействовать ваше квазиневербальное заклинание.
— И он ещё обижается за мои слова об Академии! — воскликнул старец и погрозил мне пальцем. Он помолчал немного и продолжил спокойным уверенным голосом. — Вдохни глубже и сосредоточься на желании перенестись за эту черту, а заклинание само придёт. Пробуй. Главное, чтобы желание трансгрессировать было острым и больше всего остального занимало тебя.
— Понял, — сказал я и сжал кулаки.
— Не напрягайся, — тут же заметил Авенир. — Напряжение превращает тебя в каменную глыбу, которую ни одно заклинание от земли не оторвёт. Почувствуй лёгкость.
Честно сказать, я начал волноваться. Желание не осрамиться перед столь строгим учителем было настолько велико, что, пожалуй, перевешивало желание трансгрессировать. «Николай, держи себя в руках», — велел я себе, и тотчас волнение немного утихло. «Думать о том, как перенестись через черту. Думать о том, что перенестись…»
Прошла в тишине длинная минута. Я краем глаза наблюдал за старцем, но тот, так и не дождавшись в первые секунды чуда, занялся бумагами и как будто за мной не наблюдал. Я воспользовался благоприятными условиями для того, чтобы окончательно подавить страх, и полностью сосредоточился на процессе переноса, заставив себя думать лишь о маленьком полёте в другую половину этой большой комнаты. У меня получилось охватить собственное тело лёгкостью и в какой-то момент, очень важный, но ускользнувший от меня, я ощутил покалывание в руках и ногах и небольшое головокружение.
До чего же я обрадовался, когда понял, что стою на другой половине комнаты! Мне хотелось окликнуть старца, но он сам поднял взгляд и будничным тоном, который опустил меня с небес на землю, сказал:
— Так и тренируйся, пока заклинание не будет применяться скорее по привычке, чем по требованию головы.
Сначала я почувствовал лёгкую обиду на старца за то, что он так равнодушно отнёсся к победе, давшейся мне с большим трудом, но потом я укорил себя за ребячество и принялся укреплять полученные навыки.
Не всё шло гладко, однако через полчаса, благодаря усилиям, от которых я даже вспотел, я свободно перемещался по комнате, причём, с каждым разом всё меньше уходило времени на подготовку. Казалось, что мне достаточно представить себя стремительно пересекающим пространство, как мои ноги упирались в пол у противоположной стены комнаты.
— Ну, братец, довольно. Возьми книгу, почитай. А то радость от успехов пьянит тебя, и ты можешь сбиться и будешь делать что-нибудь не так. Потом попробуй войди в правильную колею.
Спорить с учителем в ту минуту мне совсем не хотелось, поэтому без каких-либо возражений я пошёл в свою комнату и лёг на кровать. Ещё раз я подивился умению Авенира простыми краткими словами выразить то, что я чувствовал и испытывал на себе много раз. В детстве я и писать-то сам выучился и раньше других и страшно гордился своим умением, правда, отец и учитель много часов потратили, чтобы исправить мою манеру держать перо и выводить буквы. Мой первый опыт вошёл в привычку и был дорог мне, и как трудно было отказаться от него в пользу правильного письма!
* * *
В послеобеденный час, когда до сумерек ещё далеко, но над горизонтом уже собирается сероватая дымка, мы, подкрепившись и одевшись, вышли на морозный воздух. Кожа на лице сразу начала легонько пощипывать, а из ноздрей потянулись струйки пара.
— Ты хорошо изучил карту? — спросил меня Авенир.
— Надеюсь.
— Никудышный ответ, сударь. Впрочем, оставим. Ты учишьсятрансгрессировать не только для себя, но и немножко для меня. Нам придётся часто перемещаться, а мой способ трансгрессии не позволяет тащить за собой человека, который болтается как мешок гречихи. Оба путешественника должны прикладывать усилия к трансгрессии, пойми это.
— Я понимаю.
— Надеюсь, — язвительно буркнул Авенир. — Возьми меня за руку, крепко возьми и трансгрессируй вместе со мной, когда я досчитаю до пяти. Итак, один…
Я вцепился в руку старца и устремил взор на небо, пытаясь как бы погрузиться в него, стать таким же лёгким, как облака, которые весной с бешеной скоростью несутся в объятьях прохладной синевы.
— Два…
«Я лечу, и подо мной проносятся серовато-белые зимние пейзажи. Холмы за холмами, одни низкие, обветренные горы сменяются другими».
— Три…
Это слово прозвучало издалека и оборвалось. Я почувствовал, как рука моя напряглась и затрещала, словно я подхватил пудовую гирю и с ней устремился вверх. Выпрыгнуло из тёмного угла дикое невербальное заклинание и на мгновение овладело сознанием. После мелькнула мысль, что я успешно трансгрессировал, правда, немного раньше, чем того хотел Авенир.
Бешеным вихрем завертелась вокруг меня пыльного цвета мгла, мир лишился звуков, и я провалился в давящую бездну беззвучья: чувство было такое, как будто выкачали из ушей весь воздух. Но явления, присущие всем видам трансгрессии, быстро исчезли. Их сменила дорога с колеями в снегу, чугунная изгородь с чугунными же распахнутыми воротами, а за изгородью двухэтажный длинный дом с голубыми, но очень грязными стенами и бесчисленными окнами. Перед домом стояли экипажи.
— Сударь, — воскликнул побледневший Авенир с неподдельной досадой, — извольте знать: вы своей спешкой едва не лишили меня руки!
— Простите, — пролепетал я, со страхом глядя на то, как странно держится за свою руку старец. — Простите… я…
— Пойдёмте скорее в тепло, — с перекошенным лицом предложил старец.
Мы быстро пересекли площадку с экипажами и, провожаемые безразличными взглядами уставших и прозябших кучеров, взобрались на невысокое грязное крылечко, распахнули дверь и пробрались в прихожую.
К нам сразу обратился сидящий за столом камердинер в истасканном костюме и с несколько одутловатым лицом, вероятно, с похмелья: