— Не умею, — прорычал я и почти с ненавистью посмотрел на старца. В его глазах играли огоньки.
— Ах, вот оно что… Полагаю, ты вообще не знаешь, что такое воронка и для чего она нужна?
— Не знаю, — сказал я ровным, металлическим голосом. — Что дальше?
Авенир понял, что очередной урок по обузданию моей гордости провалился, что он подошёл к той черте, за которой я перестану отвечать за свои слова и поступки, и заговорил без усмешки и превосходства опытности.
— Воронка — это прекрасная защита от перехвата при трансгрессии. Неужели вас такому не учили в Академии? Ах, да, это снова не законно. Воронку мало кто умеет делать, это достаточно хитроумная магия. Воронка, созданная в месте, куда человек хочет прибыть, засасывает этого человека, уменьшает время трансгрессии, почти сводит на нет возможность перехвата. Если воронка мощная, закрученная умелыми руками, она может стать своеобразным мостом, а мост, как тебе известно, чертовски удобная вещь. Достаточно одной поверхностной мысли о месте пребывания, и ты уже на другой стороне. Воронка действует один раз и мгновенно разрушается. Ах да, не советую создавать воронки, особенно мощные, вблизи междугородних портов, потому что туда может затянуть человека совершенно постороннего.
— Затянуть? — переспросил я, задумавшись о причине, по которой я оказался у Гробовщика.
— В этой местности исключено. Держи вот часы, засекай десять минут. А то пока мы болтаем, наш молодец совсем закоченеет.
После трансгрессии мы уложили незнакомца на сооружённую в первой комнате кровать, раздели, подмыли, одели в чистое исподнее и накрыли одеялами. Авенир залил ему в рот пахучий отвар, после которого «наш молодец» быстро затих и уснул.
Он пришёл в себя через сутки. Туманным взглядом мазнул по комнате, по Авениру и мне. Остановившись на моём лице, он почему-то улыбнулся вымученной улыбкой.
Мы накормили его мясным бульоном (даже мне досталась пара ложек). Он снова уснул.
Проснулся к вечеру и зашевелил губами. Я понял, что он хочет что-то сказать, и приблизился к нему. До меня донеслась лишь одна фраза, после которой незнакомец крепко уснул здоровым сном:
— На… зир…
19. Беседа на пользу дела
Следующим вечером этот человек устроил мне бессонную ночь, и выбрал он для этого самый простой способ: схватил за руку и умоляюще прошептал:
— Скажите только да или нет. Понимаете? Да или нет, — он сделал паузу, чтобы судорожно втянуть в себя воздух. — Ответьте, это вы ищете потерявшуюся девушку? Вы?..
Я уставился на него во все глаза. Изумлению моему не было предела.
— Да, я ищу девушку, но…
Судорога отпустила лицо незнакомца, красивые черты его обрели покой.
— Да… да… — продолжил шептать он, но в голосе больше не было страдания, наоборот, в нём теперь звенела радость.
— Скажите, почему вы предположили, что я должен кого-то искать? — спросил я.
Незнакомец закрыл глаза. Его безмолвие разозлило меня.
— Кто вы такой и откуда вообще взялись? Почему молчите? Задавать вопросы у вас есть силы, а как отвечать, так сразу нет. Говорите, живо!
— Ну-ну, полегче, — с укором сказал сидящий за столом Авенир, — а то, глядишь, изобьёшь того, кого мы с таким усердием лечим.
Я подбежал к старцу.
— Нет, вы слышали, что он сказал? Он спросил…
— Я всё слышу, потому что нахожусь в своём доме, — Авенир зевнул. — Уже поздно, пора спать. Иди.
Я поплёлся к спальне, но вернулся и сердито посмотрел на старца.
— А если я предположу, что вы уже нашли с ним общий язык, то…
— Предположение твоё не имеет под собой никаких оснований, сударь. У тебя бред сонливого хомячка.
— Аа… Мне всё ясно! — и я зашагал в спальню, но по пути услышал равнодушный говор Авенира.
— Зуб даю, ничегошеньки тебе не ясно.
С этим я и растянулся на постели.
Раздражение на учителя быстро заменилось щекочущим любопытством. Рой мыслей зажужжал в голове. Предположения и догадки дикими лошадьми понеслись по бескрайней степи ночной тьмы. Я вертелся с одного бока на другой, время от времени приходя в себя, не понимая, спал я минуту назад или нет. Час уходил за часом, и похожий на патоку сон смешивался с реальностью, наполненной раздумьями. В могильной тишине иногда я слышал мерный стук своего плотского сердца, тогда как на месте другого, отнятого феями сердца я чувствовал ледяное спокойствие пустоты с притаившейся, как змея, болью.
На другой день я проснулся поздно. Мне захотелось быть отчуждённым, и я надел маску недовольства и холодности. Оделся теплее, прошёл мимо незнакомца, сделав вид, что не заметил его, лежащего с открытыми глазами и провожающего меня взглядом, и выбрался на свежий воздух.
Долго бродил по знакомой местности, усыпанной свежим снегом, пока, наконец, не почувствовал тяжесть голода. За это время голова прояснилась, раздражение улеглось, как стихают к полудню морские волны от далёкого ночного шторма.
— Наш молодец давно хочет говорить с тобой, — встретил меня серьёзным взглядом Авенир, — но ваш разговор состоится только после завтрака.
— У меня нет особого желания вести беседы с тем, кто притворяется спящим, когда ему задают серьёзные вопросы, — надулся я как мальчишка.
— Эх, сударь, — вздохнул старец, — до этого часа у меня была хоть какая-то надежда, но теперь я руку дам на отсечение, что взял в ученики круглое дурачьё.
— Да, ладно, шучу, шучу, — усмехнулся я. — Нынче я уверен, что этот молодец, как вы изволите выражаться, может рассказать нам множество любопытных вещей.
Мы наскоро позавтракали, накормили Назира (как он официально нам представился), причём он впервые, с болезненным выражением на лице проговорил:
— Вот совсем скоро я буду сам вставать, и тогда вам не придётся тратить на меня своё драгоценное время.
— Что за ерунда! — отмахнулся Авенир.
— Нет, право же, я вам нельзя сказать как благодарен…
— Лучше скажите, вкусно ли?
— Очень вкусно, Авенир.
— И сытно?
— Силы прибавляются с каждым часом, Авенир. Конечно, сытно.
— Меня так не кормят, — вставил я мечтательно.
— Ещё бы тебя, буйвола, так сытно кормить, совсем думать перестанешь, жиром заплывёшь, — отчитал Авенир, дал пить Назиру, проследил, как он вытер губы, и направился прочь с посудой.
Я подсел ближе. Назир смотрел на меня с любопытством и благодарностью.
— Я прежде не имел возможности благодарить вас за то, что вы не оставили меня там, у дерева, — начал молодой человек, но я перебил его.
— Это пустяки и давай на «ты». Мы ведь, наверное, одного возраста.
— С удовольствием, как вам… то есть тебе будет угодно. Только вот спасение жизни — это не пустяк. Кто знает, что бы случилось дальше. А если бы путь звёзд переменился? Такое бывает, мне кажется.
— Путь звёзд?
— Судьба. Предопределение. Но нынче это неважно. Теперь я понял, что Ириада во всём, во всём права, — глаза Назира слегка увлажнились. — Она великая! Да, да, великая! Теперь я верю…
— Ты говоришь загадками, — заметил я с мягким укором.
— Прости…
— Кто такая Ириада? И вообще, кто ты такой, из какого племени? Ты… человек?
— Я луриндорец, житель Луриндории. Мы, луриндорцы, внешне похожи на людей, но внутренне совсем другие. Наш срок отмерян.
— Да наш, в принципе, тоже, — усмехнулся я.
— Но ваш не так, — покачал головой Назир. — Прости, я мало наблюдал за людьми, мало с ними общался, но мне кажется, что у вас слишком много случайностей. Вы можете умирать… случайно.
— А вы?
— У нас неуязвимость до смертного часа. Иными словами, нас нельзя умертвить ранее срока. Мы бессмертны до смерти.
Я поморщился, с трудом разгадывая смысл одновременно простых и невыносимо сложных фраз.
— Плохо понимаю, Назир.
— Это не так уж и важно.
— Нет, ты объясни, мне ведь интересно.
Назир улыбнулся.
— Ну, хорошо, — он помолчал. — Представь, что у нас обоих спрятаны под одеждой ножи. У тебя нож и у меня. Если я выхвачу свой нож и ударю тебя в сердце, полагаю, ты умрёшь. А если мне суждено умереть в — пусть это мало — двести десять лет, как бы ты не старался, ты не сможешь меня убить. В любом случае, моя рана заживёт, а голова, отрубленная мечом, прирастёт вновь. Это и есть неуязвимость до срока.