Тимофей склонился над Переяславским и прошептал одними губами:
— С сердцем вы станете бессмертным.
— Шутите…
— Не мне ли знать? — весело усмехнулся Тимофей. — Сердце забирают, чтобы оставить смертного человека таким, каков он есть за стенами Крепости, — смертным. В Лунном Царстве сердце смертного обретает неуязвимость, и никакой меч не сразит его. Учтите это при своих расчётах.
Николай молчал, вероятно, от изумления потерявший дар речи.
— Если же вы откажетесь, — продолжил Тимофей, — сын короля завтра на закате заберёт сердце девушки, а своё отдаст ей: так свершается брак у луриндорцев.
— И Ольга станет бессмертной?
— Она станет дочерью луны, бессмертной до времени.
— А я?
— И вы, если встретите в Луриндории три полнолуния. Но сейчас надо спешить, Николай, я чувствую, как силы Хранителя покидают меня.
— Я согласен.
— О, стоило бы трещать битый час! — засмеялся Тимофей, вскочил с колен и побежал к полкам, заполненным хрустальными шкатулками.
Он подтянул ветхую, готовую в любой момент рассыпаться лестницу, взобрался по ней едва ли не под самый потолок, выхватил шкатулку, скатился вниз и через мгновение был подле Николая. В руке Тимофея мерно бился сгусток алого света.
— Задержите дыхание, Николай. Необычное ощущение, правда?
Бывший Хранитель положил сердце на грудь Переяславского и резким ударом ладони вогнал в тело. Искры, похожие на капли крови, брызнули во все стороны и тут же погасли. Николай охнул и пружиной вскочил на ноги.
* * *
Я стоял посреди круглой комнаты и бешено озирался вокруг, словно трансгрессировал, сам не зная куда. Пекла левая часть груди, носились перед глазами обрывки чужих воспоминаний. Тоска и безысходность, которые могли принадлежать только женщине, тонкими ядовитыми струями лились в душу.
Пока я приходил в себя, Тимофей успел убрать шкатулку на место и занять выжидательную позицию у двери.
— Всё хорошо, Николай, идём скорее, — махнул он рукой и шагнул в коридор. — Вы должны покинуть замок раньше, чем я потеряю всякие права и превращусь в обычного гостя.
Мы довольно долго блуждали по тёмным переходам, порой пробирались на ощупь, порой смело топали под прямыми лучами луны, и тогда я видел, что мой проводник стремительно превращается в призрак, обретает прозрачность и ступнями едва касается пола.
В одном из коридоров донеслись до нас отдалённые звуки громыхающих цепей. Новое сердце моё сжалось от боли при воспоминании о Денисе.
— Ах, да! — воскликнул Тимофей. — Едва не забыл. Впрочем, давайте выйдем на крыльцо.
Он толкнул громадную дверь, и та распахнулась, представив нашим взорам лесок и одинокую тропку, старательно выложенную по обеим сторонам сияющими в лунном свете камнями. Я со сладкой истомой набрал полную грудь морозного и, вместе с тем, необычайно свежего воздуха, как бы хрустального в этой сияющей ночи.
— Прежде чем вы ступите на тропу, которая приведёт вас к вратам Крепости, я должен отдать вам одну вещь. Её мог потерять только Денис. Держите.
Тимофей протянул мне Якорь Удачи.
— Это благородно с вашей стороны, — с грустью проговорил я. — Оставили бы себе.
— Зачем? Тело моё давно истлело, а дух просится на свободу. Желаний больше нет, они — удел смертных.
Я заглянул в его сияющие глаза и спросил:
— Страшно?
— А разве нужно чего-нибудь страшиться?
— Ну, не знаю… Пустоты, например. Небытия.
— О, пустота — гениальнейшее изобретение развращённых умов! — по-доброму усмехнулся Тимофей. — Умножать на нуль порождённое тобою зло — что может быть удобнее? Нет, Николай, — восторженным и немного грустным голосом продолжил он. — Дух мой чует продолжение жизни, уходящее в вечность. Чует и жаждет бытия. Пойдёмте, я провожу вас.
Мы спустились по ступеням и неспешно зашагали по тропинке. Точнее, шагал уже один я: Тимофей летел рядом над примёрзшей травой. На его губах играла улыбка.
— Вам грустно, Николай? Вам жалко Дениса? И правильно, жалейте. Жалость и сострадание к павшим делают человека человеком. Живое сердце то, что болит. Но позвольте спросить: девушка, ради которой вы идёте в Крепость, — кто она вам? Родственница, любимая?
— Никто. Я не знаю её.
— Но как же?!
Я вкратце поведал о своих приключениях, встрече с Волконским и данном ему обещании найти дочь.
— Ах, Николай, скромная вы душа! — засмеялся Тимофей. — Всю правду выложили, а про слово солгали. Я ведь вижу. Покраснели? Не давали вы слова, стало быть, вас ничего не связывает, никакого обязательства нет. Что же вас влечёт в Крепость? Эх, глупый вопрос. Вы ведь и не знаете, а кабы знали, так и не пошли бы на такие жертвы и опасности. Однако же, сколько загадок у вас, и как сплелось всё!
— Да, сплелось, — вздохнул я. — Меня беспокоит вот что: назад-то как? Тоже через замок проходить нужно будет?
— Полагаю, что так, хотя в вашем случае затруднительно ответить наверняка.
Тропинка резко уходила вниз. Я едва не скатился. С трудом остановившись, я увидел, что Тимофея рядом нет. Он стоял на краю обрыва и смотрел вдаль.
— Вижу стены Крепости, — крикнул он. — Удачи вам, Николай! Ухожу к праотцам.
Его фигура, теперь почти прозрачная, поплыла над верхушками деревьев.
— Прощайте! — махнул я рукой.
Я посмотрел себе под ноги, чтобы не споткнуться о неровности, а когда поднял взгляд, Тимофея уже не было. Он исчез. Ушёл навсегда.
* * *
Уже полчаса я брёл на север, а неподалёку от меня величаво плыла громадная стена Крепости. Её камни переливались белёсым свечением, словно полупрозрачной жидкостью. То была магия, которую я начал видеть после того, как побывал в Зале Отнятых Сердец. Обычный раниец даже не слышал о существовании Луриндории. Лишь единицы лицезрели своими глазами величественную цитадель древности, в таинственности сохранившуюся до наших дней.
Я старательно прислушивался к звукам, устав оглядываться. С той минуты, как из-за верхушек деревьев первый раз показались зубчатые края крепостной стены, меня преследовало тревожное ощущение, что за мной наблюдают. Если это луриндорские стражники, то сопротивляться бесполезно, так, по крайней мере, объяснял Назир. За столетия мирной жизни мужчины Крепости не потеряли навыков ведения боя и выслеживания врага.
Скоро мне пришла в голову мысль, что неплохо было бы трансгрессировать по методу Авенира. Это поможет оторваться от возможных преследователей. Я остановился, переводя дыхание, закрыл глаза и собрался с мыслями. Передо мной стоял вопрос, как будет выглядеть местность через вёрст десять, не окажется ли там какое-нибудь ущелье.
— Стой, как стоял, и подними руки, — разбил тишину ровный властный голос.
Возможно, старый метод трансгрессии и был плох тем, что жандармы легко перехватывали ранийцев, трансгрессирующих без разрешения и вне установленных территорий, но он позволял переноситься из одного места в другое без концентрации внимания. А метод Авенира требовал едва ли не минутного ухода в себя и спокойствия. Это был, пожалуй, единственный недостаток вышеупомянутого метода. Он и подвёл.
Слова, прозвучавшие за спиной, вырвали из сосредоточения. Меня будто окатили ледяной водой. Я медленно обернулся, чувствуя, как надежда, а вместе с ней и силы, покидают меня.
— Брось оружие, если оно у тебя есть, — прибавил очень высокий стройный человек в чёрном поблёскивающем плаще. Глаза незнакомца сверкали в лунном свете. Натянутая тетива готова была в любое мгновение пустить в сердце стрелу.
— Нет у меня оружия, — ответил я глухо и тоже спокойно.
Из лесного сумрака неспешно выплыли двое луриндорских наездников (вне сомнений, это были они) на высоких поджарых конях.
— Опустись на колени.
Я повиновался, и тут же один из наездников бесшумно спешился и накинул мне на голову мешок. Ткань оказалась лёгкой, но совершенно непрозрачной. Потом руки заломили за спину и туго связали. Одним рывком подняли, усадили на коня, привязав к наезднику, и пустились вскачь.
Меня нещадно трясло, бросало из стороны в сторону. Я чувствовал, как мы то поднимаемся вверх по крутому склону, то бросаемся вниз. Копыта животных гулко, почти не слышно, отзывались в лесной пуще. Луриндорцы изредка переговаривались на загадочном наречии.