«Итак. За дело», — подумал Сан Саныч и выбрался наружу. От парадного входа усадьба выглядела ещё внушительней.
Двери распахнул одетый в чёрный строгий камзол и белые лосины лакей, и Сан Саныч, чуть сильнее выпятив генеральскую грудь, поднялся по ступеням.
— Как житьё-бытьё, Борис? — генерал хлопнул лакея по плечу.
— Не жалуюсь, — улыбался лакей, принимая одежду.
— Насчёт кареты смекнёшь?
— Разумеется, выше высокоблагородие. И за овсом проследим, и за кучером вашим прослежу.
— Его не обижайте…
— Как можно!
— …он славный малый.
— Лев Сергеевич ожидает вас, — сказал Борис, смахивая веником прилипший к сапогам генерала снег.
— Ничуть не сомневался, — хохотнул баском Сан Саныч и зашагал по гулким полам коридора.
Прошло, наверное, секунды три, и из распахнувшихся дверей со стеклянными ромбическими вставками вышел мужчина лет сорока, ниже генерала и тоньше, одетый в мягкие туфли, широкие штаны и вязаный свитер.
— Изволил-таки явиться, наш чиноносец! — воскликнул он и ускорил шаг.
— Я-то изволил, — проговорил Сан Саныч, когда они оказались в объятиях друг друга, — а вот ты изволишь ли как следует меня накормить да в баньке попарить?
— Что за вопрос? — Лев Сергеевич оглядел лицо друга. — Постарел ты за прошедшие три года — ужас!
Генерал дёрнул плечами и хохотнул.
— Слава требует нервов, — сказал он.
Лев Сергеевич скривился, потом взял под руку генерала и повёл в залу.
— На твоём месте я бы сказал: «женщины требуют нервов». Не думаю, что у «Ранийских ведомостей» столь богатая фантазия на твои ежемесячные любовные похождения.
— Гляжу, язык твой со временем только становится острее, — ответил Сан Саныч.
— Да, это моя вечная беда.
— По мне так достоинство. С тобой говорить интересно.
— Правда? Многим не нравится, когда их жалишь. Присаживайся.
— Спасибо. А кожа у меня, как у слона, любое жало отвалится.
Сан Саныч опустился в кожаное кресло и оглядел средней роскоши залу, затем посмотрел на хозяина, севшего напротив. Щёки у того алели здоровым румянцем, глаза сияли из-под тёмных бровей; короткие щетинистые волосы торчали и переходили в смоляные бакенбарды, а те — в аккуратную бородку и усы, между которыми розовели обращённые в улыбку губы. Так вышло, что в сорок с лишним лет шевелюра Льва Сергеевича осталась нетронутой сединой, а лицо выдавало здоровый дух и согласие с собой.
— А ты каким был, таким и остался, — с искренностью проговорил Сан Саныч.
— Ну-ну, не будем о грустном!
— О грустном для меня? — ухмыльнулся генерал.
— Нет, не только для тебя. Ведь мы все стареем.
— Но ты медленнее других. Изволь сейчас же поделиться секретом!
— Секрета нет и быть не может, — отмахнулся Лев Сергеевич. — Я живу спокойно, но не бездельничаю, поскольку у меня есть супруга, дети, усадьба. Нельзя уставать от жизни, пресыщаться ею, как это делают некоторые селадоны, — и он скосил глаза на гостя.
— Не нашёл я свою единственную, — оправдывался Сан Саныч. — Так что ж мне сохнуть, как траве без дождя?
— И то правда! Помнишь, какими неутомимыми были?
Генерал ответить не успел, поскольку в залу вошла женщина, на вид просто девушка, в скромном, но красивом платье. Сердце Сан Саныча затрепетало, ведь разум по-прежнему принадлежал молодому Денису. Генерал вскочил так быстро, насколько позволяла полнота.
Поскольку он выглядел уж очень внушительно, женщина решила, что книксен не будет лишним.
— Полно, полно, Настасья Никитична, — Сан Саныч по привычке обольщения до невозможности снизил тембр голоса и коснулся губами невесомой ручки. — Я давно говорил, что нужно запретить людям брать в жёны ангелов, — добавил он, поглядев на друга.
Лев Сергеевич засмеялся, и в смехе его звучала гордость.
— Вы всё такой же шутник, Сан Саныч, — заметила Настасья Никитична.
— Чему не научишься для женщин!
— Ой, — махнула ручкой Настасья Никитична, — как послушаешь, так вся жизнь мужчины — сплошное доставление удовольствий женщинам. А на самом деле…
— Что на самом деле? — Сан Саныч сотворил испуганное лицо, будто жуткое беспокойство за судьбу близкого человека вдруг овладело им.
— Что женщины созданы исключительно для мужчин.
— Хм, неплохая арифметика. Наше к нам возвращается…
Тут в залу стал доноситься звон детских голосов, и скоро в комнату ворвались дети: мальчик лет десяти и девочка пяти. Они замерли, увидев пугающих размеров человека. Потребовалось некоторое время, чтобы они узнали его.
— Подойдите, поздоровайтесь с дядей, — ласково велела Настасья Никитична.
Сан Саныч с трудом опустился на корточки и вынул из кармана припасённые гостинцы.
— Я не кусаюсь, ребятки, — улыбнулся он.
— Александр, — обратился к мальчику отец, — подойди же к крёстному.
Мальчик набрал грудь воздуха и решительно шагнул вперёд.
— Здравствуйте, — сказал он и наклонил голову.
— Здравствуй, Саша, здравствуй, — растрогано проговорил генерал и прижал мальчика к себе, потом погладил по волосам и вручил гостинец. — На отца похож очень. А растёшь как! Скоро будешь такой же большой, как я.
— Любовь, — указал Лев Сергеевич на трепещущую девочку.
— Любочка, — вновь повторил генерал и так же вручил гостинец. — Представить нельзя, до чего ж гарно звучит: Любовь Львовна Волконская! Будет первая барышня во всём уезде.
Настасья Никитична увела детей.
— Славные ребята, — умилённо проговорил Сан Саныч, глядя на кружева исчезающего платья.
— Не хочешь, чтоб и у тебя были такие малыши?
— Поздновато уже — вздохнул генерал.
Волконский расхохотался.
— Тебе-то поздно? Не смеши!
Генерал скромно улыбнулся:
— Я, конечно, догадываюсь, что не меньше десятка моих ребят топает ножками по свету. Да, кто ж докажет, что они истинно мои?
Взгляд Волконского на секунду затуманился, словно он вспомнил какую-то свою тайну.
— Взаправду, не узнаешь.
— А ты, смотрю, крепко взялся за хозяйство. Не скучно ли?
— Вовсе нет. Мне нравится. Я понял, что нашёл своё призвание.
— Призвание — быть хозяином усадьбы и примерным семьянином? — удивлённо уточнил Сан Саныч.
— Да.
— Ох, братец. Я бы помер от скуки, — признался генерал.
— Фокус в том, что не хватает времени на скуку. Потому и не скучно и не от чего умирать. О, я тебе покажу ремонт в нашей комнате.
— «Нашей»? — лукаво переспросил Сан Саныч.
Волконский улыбнулся и кивнул.
— Это страшное нововведение прокралось и в наши забытые угодья. Кто-то восхищается тем, что муж и жена всё время спят в одной комнате, — тут Волконский понизил голос, — а старые кочерги, вроде моей тёщи, не находят слов дабы выразить своё негодование.
— Но ты относишься к этому положительно, не так ли?
— Совершенно верно.
— Я рад, — генерал огляделся. — Однако, ну и темнотища у тебя!
Хозяин крякнул и направил указательный палец на люстру.
— Огонь да развеет мрак!
Тридцать три свечи ярко вспыхнули. Объёмные тени сжались и крохами юркнули под мебель.
«Сильный», — заметил Денис внутри Сан Саныча, но тут же спросил:
— Что ещё делаешь, кроме как заботишься об усадьбе?
Волконский помолчал, а потом прищурил один глаз.
— Если скажу, будешь смеяться.
— Нет, не буду, — заверил генерал.
— Знаю тебя: будешь, — отмахнулся Волконский.
— Пожалуй, ты прав. Конечно, я буду смеяться, но только если это будет действительно смешно.
— Эх, ну тебя! Я пишу мемуары.
— Что? Я не ослышался? Пишешь мемуары? Ты? — округлил глаза Сан Саныч.
Волконский виновато пожал плечами.
— Да, я пишу мемуары. Но что в этом плохого? Не удивляйся так.
Генерал завертел головой.
— Прости, но я не могу не удивляться. Неужели та сорвиголова отрублена, а новая марает пергамент своими воспоминаниями?
— Совершенно верно. Ты помнишь, как мы смеялись над поэтами, как мы называли их блудницами перьев? И клялись как, что никогда не будем тратить драгоценное время единственной жизни на подобную чепуху?