Волконский-старший направился к управляющему. Тот старательно делал записи в учётную тетрадь.
— Разреши полюбопытствовать, Кирилл. Овса у нас достаточно?
— Нужды никогда не было и, даст Бог, при мне не будет, — почтительно и не без гордости ответил Кирилл.
— Я думаю совершенно как ты, однако, что ты скажешь, если тройка лошадей уважаемого генерала вдруг задержится?
— Должен заметить, что даже десять лошадей нашего чудного гостя не смогли бы нанести сколь значимый урон нашим, с Божьей милостью нажитым запасам.
— Почему «чудного гостя»? — поинтересовался Лев Сергеевич как бы вскользь.
— Простите за невежество, но не всякий барахтается в сугробах, когда и солнце-то не разговелось.
— М-да, — задумчиво протянул Волконский, — на чудачества у генерала гораздо больше причин, чем кажется на первый взгляд.
После того, как маленький Саша отзанимался положенное время, отец решил отправиться с детьми на улицу, дабы поиграть в снежки.
— Пойдёшь с нами? — спросил Волконский генерала, который тут же закрутил головой.
— Нет-нет, я лучше почитаю, — ответил он, имея вид радостный, словно его тайная мечта исполняется.
— Твоя воля. Только не зачитайся.
Друзья встретились глазами. Сан Саныч не выдержал взгляда. Лев Сергеевич резко поднялся и крикнул:
— Дети, на улицу!
Топот ног сотряс усадьбу.
— Настасья Никитична, и вы, небось, идёте? — поинтересовался Сан Саныч.
— Что ты, Саша! — махнула рукой женщина. — Я прилягу. Потом будем подавать обед.
Она вышла вслед за мужем, оставив генерала один на один со своим ликованием.
Когда дети набросали отцу за шиворот достаточное количество снега, все трое вернулись горящими от возбуждения.
— Хорошо, — протянул Волконский и начал раздевать дочку, которая всё время вертелась и непрестанно отдувалась, как запыхавшаяся старушка.
Плотно и весело отобедав, семья вместе с генералом разместилась в гостиной. Сан Саныч клевал носом в одном кресле, Лев Сергеевич в другом, дети прижались друг к другу на диванчике и уснули, Настасья Никитична играла на рояле каприччио. Её красивые руки плясали на клавишах, и плясала по комнате музыка.
У Льва Сергеевича было странное ощущение финала какого-то действа, но какого именно — он и сам не понимал. Сердце упорно билось в груди, мысли пульсировали с необыкновенной ясностью.
Он успел побывать в реликвотеке после игры с детьми. Он обнаружил там великолепно сооружённую обманку Якоря.
Наконец, Лев Сергеевич решил, что настал черёд наступательных действий с его стороны. Он огляделся, стянул туфли и стремительно и бесшумно покинул залу. Он прошёл по коридору, пальцами создал защитный знак и распахнул дверь в комнату гостя.
Все вещи, насколько он помнил, остались на своих местах, что ещё раз подтвердило туманные догадки. Волконский оглядел шкафы, тумбочки, поднятые портьеры на окнах и, словно прося чего-то, протянул руку.
— Иди ко мне, Якорь мой и только мой!
Книга в чёрном переплёте бросилась на закрытое стекло шкафа, словно раненая птица. С каждым шагом Волконского содрогание книги ослабевало, и наконец она покорно легла ему на ладонь.
«Том второй» — гласили хитроумные руны на форзаце. Остальные страницы были пусты и выглядели они так же, как глаза мраморных статуй, — непривычно, неприятно, юродиво.
Музыка перестала доноситься до его уха.
Спустя минуту Волконский обнаружил слегка загнутый краешек страницы, на которой действительно оказалась запись обыкновенными чернилами: «Якорь». За словом следовала жирная точка. Она-то, как догадался хозяин усадьбы, и была спрятанным Якорем.
В дверь постучали. Сердце Льва Сергеевича единожды дрогнуло, а потом он просто распахнул дверь и обмер с книгой в руке.
В коридоре стояла обезумевшая от страха Настасья Никитична. Её рот был прикрыт огромной ладонью Сан Саныча, который стоял позади, а в правый висок ей упиралось тёмное дуло пистолета.
Свиток седьмой Побег через небо
— Позволь мне уйти, Волконский, — басом сказал генерал.
— Уходи. Только оставь в покое мою супругу, — спокойно ответил Лев Сергеевич.
— Прости, не могу. Едва ли ты так просто отпустишь меня.
— Ты прав. Так просто я тебя не отпущу.
— Вот видишь. Я же знаю, что не фамильные побрякушки сейчас дороги тебе, а правда. Тебе хотелось бы знать, кто я на самом деле.
— И тут ты тоже прав. Что тебе?
Сан Саныч скривил губы в подобие улыбки. На самом деле волнение заметно трепало его сердце и сбивало дыхание.
— С тобой можно работать, Волконский. Сначала книгу.
Лев Сергеевич протянул ему книгу. Генерал той рукой, которой зажимал рот Настасье Никитичне, быстро схватил том и сунул себе за пазуху.
— Теперь прикажи моему кучеру запрягать.
— Хорошо, — кивнул Лев Сергеевич. — Жди здесь или возле той двери. Кучер зайдёт лично и скажет, что можно ехать. Осторожнее с пистолетом. Вероятно, он заряжен.
— Ты смеешь шутить, Волконский? Поторапливайся, я долго ждать не буду. Пристрелю твою женушку, да и тебя заодно. Много ль надо? Две пули.
— Очень трудно решиться. Может, пропустишь?
Генерал отступил на два шага. Лев Сергеевич, торопясь, зашагал по коридору. Движения его были тверды и выдавали какую-то устойчивую мысль. Он дошёл до двери на другом конце коридора и взялся за ручку левой рукой, но рука эта не толкнула дверь, а сдвинула в сторону.
Так бывает, что секунда решает всё.
Под тоненькой доской в двери открылся портрет женщины во весь рост. Волконский выкрикнул:
— Будь моей!
А правой вытащил пистолет.
И когда его губы коснулись губ женщины на картине, Настасья Никитична, схваченная генералом, обратилась в облако тумана. И Волконский, целуя уже не образ, а супругу, выстрелил в пол-оборота.
Звякнуло железо, и пистолет вылетел из рук генерала. Спустя мгновение грохот вторично прокатился по усадьбе. Теперь генерал охнул, покачнулся на простреленной ноге и упал на спину.
— Посмотри за детьми, — тихо сказал Лев Сергеевич испуганной жене, которая всё ещё стояла в раме картины, а сам стремительно зашагал к лежащему генералу. По пути он спрятал пистолет, погладил потрясённых детей и обул туфли.
— Что случилось? — высоким дрожащим голосом спросила прибежавшая горничная, а за ней слышался топот десятка ног.
— Всё хорошо! — крикнул Лев Сергеевич и поймал прыгнувший в руку пистолет Сан Саныча. — Кто-то принял образ генерала и воспользовался нашей гостеприимностью. Но я уже поймал пройдоху.
Волконский скрутил пальцами знак, и возле двери реликвотеки открылся вход в подвал. Потом он схватил генерала за грудь и потащил по полу, помогая себе магией.
— Тебе лучше отпустить меня, Волконский… — прохрипел Сан Саныч. — За мной придут… Я учёл и провал дела…
Он попытался вырваться, но хозяин усадьбы заехал ему кулаком в челюсть.
— Придут — встретим.
— Я не шучу, Волконский…
— Не беспокойся, я тоже.
Они спустились в подвал. Ноги обманщика грохотали о лестницу. В подвале царили прохлада и сырость. Факелы были зажжены.
Волконский кинул генерала на свободный стол. Зазвенели ожившие цепи.
— Так, так, так, — пробормотал Лев Сергеевич, оглядывая полки, — О!
Он открыл пузырёк, понюхал, скривился, потом поднял мокрую от крови штанину раненой ноги и плеснул жидкость.
— Что ты делаешь, гад?! Эскулап чёртов! — заорал Сан Саныч.
— Ну, ну, не ругайся, не прилично, ты ж в гостях.
— Зря… зря ты это затеял, Волконский… Оч-чень зря!
— Я делаю это, чтобы моему другу Сан Санычу не было больно и чтобы, не дай Бог, не пошло заражение.
Кровь засыхала на глазах, рана затягивалась.
— Это из давних, очень давних запасов, — Лев Сергеевич показал генералу пузырёк, словно тому было чрезвычайно интересно. — Ну, а теперь… Приступим-с, — он взял пустую банку. — Иди ко мне, оборотная игла!
Сан Саныч зашевелился под цепями, задрожал, будто его щекотали. Что-то упорно пробивалось из наслоений одежды, пока банку не царапнула двухсторонняя игла.